Власов против Сталина. Трагедия Русской освободительной армии, 1944–1945
Шрифт:
В Солженицыне Власов неожиданно нашел мощного словесного адвоката, и теперь пришлось полемизировать еще и с этим защитником. Так, уже вышедшие в 1973 г. воспоминания маршала Василевского содержали резкие нападки на Солженицына, обвиняя его за описание гибели 2-й ударной армии в «лживых и безответственных» утверждениях, в «лжи и клевете на Советский Союз» [811]. Для начальника Института военной истории Министерства обороны СССР, члена-корреспондента Академии наук СССР, генерал-лейтенанта Жилина это послужило поводом для разнузданной полемики с Солженицыным. Жилин, выпустивший в свое время ряд работ, посвященных Кутузову и Отечественной войне 1812 г. [812], опубликовал 29 января 1974 г. в «Известиях» статью на целую страницу под названием «Как А. Солженицын воспел предательство власовцев», в которой попытался, так сказать, уничтожить ненавистного автора с позиций военной истории. [813] Речь теперь шла уже не только о самом Власове – статья Жилина должна была послужить тому, чтобы потрясти достоверность всей книги Солженицына с помощью своего описания Власова и «власовцев». Однако, чтобы убедить общественность в моральной и профессиональной неполноценности Власова и оспорить существование военно-политической организации сопротивления советской власти под его руководством, ведущий историк Советской армии использовал странные методы. Что, спрашивается, побудило его, скажем, заявлять, будто и в зарубежной литературе «давно и непреложно» утвердилась негативная оценка Власова, если даже сам маршал Василевский говорил лишь о так называемой «прогрессивной» зарубежной литературе? Почему он берется отрицать военные дарования Власова, если уже тот факт, что Ставка всякий раз назначала его на угрожаемые участки фронта – в Киеве, под Москвой и на Волхове, доказывает противоположное и сам маршал Мерецков косвенно признает «профессиональные способности» своего
После неудачи попыток преодолеть власовскую проблему литературными средствами в Советском Союзе возвратились к исходному пункту – 1946 году. Вновь получила слово юстиция. Через 27 лет после казни Власова и его соратников власти почувствовали себя вынужденными впервые предъявить общественности подлинные детали тайного процесса, проведенного в 1946 г., чтобы таким способом обнажить «истинное лицо предателя». Некоторые материалы о процессе против генерала Власова и других обвиняемых были представлены уже в томе «На страже социалистической законности», выпущенном генерал-лейтенантом юстиции Чистяковым в 1968 г., юбилейном издании по случаю 50-летия советских военных трибуналов, которое, однако, примечательным образом запрещалось как выдавать иностранцам, так и снимать на пленку [815]. Собственно отчет о процессе перед Военной коллегией Верховного суда СССР 30 июля 1946 г. опубликовал затем юрист Тишков под названием «Предатель перед советским судом» в февральском номере за 1973 г. издаваемого Институтом государства и права Академии наук журнала «Советское государство и право», ведущего органа этой дисциплины. Кроме того, в целях морально-политического воспитания солдат, «командирам и политработникам, пропагандистам и агитаторам» Советских Вооруженных Сил в том же году была дана в руки более популярная книга «Неотвратимое возмездие». Там же полковник юстиции Самойлов под заголовком «От белой гвардии к фашизму» распространялся о процессе против генерала Краснова и казачьих генералов. Генерал-майор юстиции Титов, бывший глава правового отдела Советской военной администрации или Советской контрольной комиссии в Германии, под заголовком «Клятвопреступники» дал одновременно общий обзор процесса против генерала Власова и других командиров РОА, который будет подвергнут критическому рассмотрению в следующей главе.
Новое выпячивание криминального, с советской точки зрения, характера Освободительного движения было задумано не в последнюю очередь в качестве ответа на историческое признание, которое тем временем получили Власов и Русское освободительное движение на Западе. То, что «бывшие власовские предводители», избежавшие преследований органов «СМЕРШ» в 1945–1946 гг., могли систематически распространять свои познания и идеи в многочисленных публикациях, например в «Новом русском слове», ведущей русской газете в США, было воспринято в Советском Союзе как политический вызов, которому теперь массированно противодействовали и по ту сторону советских границ. Уже в конце 1960-х годов была начата пропагандистская кампания, преследовавшая целью заставить окончательно умолкнуть выживших сторонников Русского освободительного движения, объединившихся в таких организациях, как СБОНР (Союз борьбы за освобождение народов России), «Комитет объединенных власовцев», в НТС и т. п. Метод, который при этом использовался, был столь же прост, как и надежен. Приспосабливаясь к влиятельной в западном зарубежье идейной позиции, перешли к тому, чтобы поносить бывших власовцев легко запоминающимся эпитетом так называемых «военных преступников» и отказывать им на этом основании во всяких политических убеждениях и в праве на якобы идейную «борьбу против большевиков». Эта новая линия на криминализацию вписывалась в ту историческую роль, на которую теперь бесцеремонно претендовал Советский Союз. Ведь тем временем здесь пришли к мысли объединить захваты и аннексии с 1939 г., распространение советской сферы влияния на страны Восточной и Центральной Европы после Второй мировой войны под девизом «освободительная миссия» и говорить об «освободительной войне» и «освободительном походе» Советского Союза. То, что с этим вскоре стали увязываться опасные комбинации, показал видный советский правовед Минасян [816]. Советский Союз, утверждал он в манере, уже выходящей за пределы рационального восприятия, выполнил от имени всего человечества «великую историческую миссию», а именно, спас народы не только Европы, но и всего мира, все человечество, его культуру и цивилизацию от верной гибели от рук фашизма и империализма. Поскольку Советский Союз понес в этой «освободительной войне» наибольшие жертвы, то – следовал вывод – ему и принадлежит главная заслуга в спасении человечества. Отсюда выводилось вполне определенное право, а именно право требовать беспощадного наказания скрывшихся «нацистских военных преступников» и – точно так же – их пособников из рядов «изменников Родины» [817], поскольку, как сообщалось попросту, их безнаказанность представляет собой «угрозу миру и безопасности народов» [818]. Кому хотелось в этих условиях замолвить за власовцев еще хоть слово? Николаев охарактеризовал подобные попытки в «Голосе Родины», в статье «Что кроется за «формулой самооправдания?», как прямо-таки неприличные [819].
Советский Союз начал доказывать, ссылаясь теперь перед западными державами на резолюции ООН от 13 февраля 1946 г. и 31 октября 1947 г., полную идентичность военных преступников и власовцев, т. е. «лиц, совершивших измену или активно сотрудничавших с врагом во время войны» [820]. Требуя отныне от других держав наказания или выдачи этих так называемых военных преступников и лиц, совершивших преступления против человечности, под каковое понятие подпадали власовцы, он и сам хотел служить хорошим примером. Это, однако, предполагало приспособление существующих в Советском Союзе правовых норм к новым политическим реалиям. Ведь всего десятилетие назад, 17 сентября 1955 г., были амнистированы советские граждане, которые во время войны «сотрудничали с оккупантами». Теперь эта «амнистия» была аннулирована – новый Указ Президиума Верховного Совета от 3 сентября 1965 г. подвергал всех советских граждан, которые во время войны «изменили интересам Родины», неограниченному уголовному преследованию [821]. Чтобы не оставить сомнений в том, что власовцы, которых нужно было заставить замолчать, попадают в категорию военных преступников и лиц, совершивших преступления против человечности, советская пропаганда теперь начала целенаправленно обвинять их в тягчайших преступлениях. Как это было задумано, показали уже в 1966 г. грубые нападки Корнийца на бывшего оперативного адъютанта Власова и начальника командного отдела армейского штаба РОА полковника Позднякова [822], высокопарно названного «хранителем власовских архивов» [823] и особенно ненавистного из-за его публицистической активности в «Новом Русском Слове». Уничтожающий эффект должны были иметь и мнимые разоблачения, опубликованные Карцовым 29 сентября 1968 г. в «Известиях» под заголовком «Портрет предателя без ретуши» о д-ре Хаите [824], бывшем офицере Туркестанского легиона и члене Туркестанского национального единого комитета, который написал после войны несколько основополагающих трудов по истории Туркестана.
В воспоминаниях генерала армии Штеменко «Генеральный штаб в годы войны» военно-политические акты сопротивления власовцев уже откровенно предстают как «преступление против всего человечества» [825]. И в созвучии с этим «Издательство по культурным связям с соотечественниками за рубежом» выпустило сборник под названием «Они среди вас», преследовавший целью вскрыть мнимую преступную деятельность «бывших немецко-фашистских пособников», «скрывающихся на Западе от справедливого возмездия». К «морально опустившимся, беспринципным негодяям», которым посвящались разоблачительные статьи, принадлежали, в частности, бывший начальник личной канцелярии Власова, полковник Кромиади, теперь шеф по кадрам американской радиостанции «Свобода» («Крокодиловы слезы Кромиади») [826], бывший адъютант Власова и командир полка в 1-й дивизии, полковник Сахаров («Бизнес Сахарова – преступления») [827], бывший начальник отделения в командном отделе армейского штаба, майор Демский (Дашкевич), который в качестве члена учредительного комитета по сооружению памятника Власову вызвал к себе особое негодование («Прислужник обер-предателя») [828], и, наконец, опять же полковник Поздняков («Без пяти минут гитлеровский генерал») [829]. В обобщающей статье Николаева в «Голосе Родины» за 1970 г. к разряду этих «преступников» был причислен и бывший капитан РОА граф Ламсдорф («Предатели и их радетели») [830]. Какие же злодеяния ставились в вину людям, подвергнутым этим нападкам? Хаит, якобы получивший в ФРГ после войны «титул доктора
Метод, применявшийся теперь советской пропагандой в отношении власовцев, был, в сущности, тем же, которым она когда-то пыталась сместить незапятнанных, но ненавистных из-за их официальных постов на службе Федеративной Республики Германии лиц из состава бывших добровольческих частей. К ним принадлежали федеральный министр, профессор д-р Оберлендер, на войне капитан и командир подчиненной абверу и адмиралу Канарису кавказской части особого назначения «Бергман», уволенный из вермахта как активный критик национал-социалистической восточной политики, а также посол, статс-секретарь и шеф канцелярии федерального президента Герварт фон Биттенфельд, до войны советник посольства в Москве, а затем ротмистр и адъютант, постоянно сопровождавший генерала добровольческих частей в ОКХ, генерала кавалерии Кёстринга. Полная невиновность Оберлендера была установлена судом [832], а что касается Герварта фон Биттенфельда, которого называли «нотариусом Власовской армии» и который когда-то принадлежал к самому узкому кругу участников сопротивления вокруг полковника графа Штауффенберга, то он уже потому не имел никакой возможности совершать «кровавые преступления на оккупированных территориях», что был исключительно адъютантом старого генерала, между прочим – уважаемого за рубежом, и выполнял лишь функции советника [833]. Поэтому и не стоит пытаться доказывать несостоятельность обвинений, брошенных в адрес власовцев, исходя из реально занимаемых ими постов или на основе прочих документов. Правда, Хаит, со своей стороны, направил «Известиям» резко ироничный ответ под названием «Искусство клеветы из Москвы» [834]. Следует решительно подчеркнуть лишь один момент. В 1930 г. Черчилль писал, что большевистские «диктаторы» только до 1924 г. «убили следующих лиц: 28 епископов, 1219 священников, 6000 профессоров и учителей, 9000 докторов, 12 950 землевладельцев, 54 000 офицеров, 70 000 полицейских, 193 290 рабочих, 260 000 солдат, 355 250 интеллигентов и промышленников, 815 000 крестьян». «Эти цифры, – дополняет Черчилль, – подтверждены г-ном Герншоу из Королевского колледжа в Лондоне в его блестящем введении к «Обзору социализма». Они, естественно, не учитывают огромных человеческих потерь русского населения в результате гибели от голода». «Ни один азиатский завоеватель, никакой Тамерлан и Чингисхан», писал Черчилль, не может потягаться «в отношении уничтожения жизней мужчин и женщин» с Лениным, которого он сравнил также с «чумной бациллой» [835]. А что касается Сталина, то, согласно осторожным подсчетам, в его эпоху 1930–1950 гг. были уничтожены по политико-идеологическим мотивам не менее 20 миллионов человек [836]. И именно сторонники данного режима оперировали теперь в отношении тех, кто восстал против этого режима, аргументом о мнимых зверствах. Тем временем, сколь бы грубыми ни были брошенные против власовцев обвинения, с учетом менталитета и неинформированности демократических стран, советский лексикон был подобран удачно. И хотя понадобилось некоторое время, кампания все же не осталась безрезультатной.
В 1979 г. администрация президента США Картера, в ответ на советские инсинуации, начала принимать юридические меры против американских граждан, происходивших с территории Советского Союза и иммигрировавших в США в послевоенный период [837]. Советское правительство с готовностью предоставило обвинительный материал из КГБ. На этом основании Министерство юстиции до 1980 г., по меньшей мере в 260 случаях открыло предварительное следствие по поводу возможного участия в военных преступлениях [838]. Не намеревались ли теперь и США через 35 лет после окончания войны инсценировать процессы против «нацистских военных преступников»? В самом общем плане следует отметить, что новая политика правительства США встречала понимание вовсе не всюду. Внутри Министерства юстиции якобы имела место даже своего рода «революция», т. е. явные проявления недовольства [839]. Да и слишком уж странно было представить, что власти США теперь сотрудничают с КГБ, чтобы расследовать дела, основанные на «преследовании какого-либо лица из-за его расы, религии, национального происхождения или политических взглядов». Но, в отличие от СССР (и, кстати, от Западной Германии), в США не шла речь о вынесении уголовных наказаний. «Эти дела носят гражданский, а не уголовный характер», – писал директор Райан из Управления специальных расследований [840]. На процессах в Верховном суде решался лишь вопрос о том, не следует ли лишить обвиняемых гражданства США за возможный обман иммиграционных служб. Кроме того, Министерство юстиции усиленно стремилось прояснить закулисные исторические обстоятельства [841].
Так, посольство США просило Министерство иностранных дел в Бонне 28 марта 1980 г. в вербальной ноте № 126 об изготовлении и предоставлении копий большого количества актов, документов и рукописей, приведенных автором в перечне источников и документов к своей книге «Die Ostlegionen». Еще одна вербальная нота посольства США № 31 от 17 марта 1983 г. просила предоставить и копии определенных документов из перечня в его книге «Deutsche und Kalmyken». Эти официальные шаги правительства США [842] следует расценивать прежде всего как указание на то, что Управление специальных расследований принялось за дело довольно основательно. Правда, эти ноты, в особенности вербальная нота № 31, одновременно вызывали определенные сомнения по поводу того, не приобретет ли КГБ почти с неизбежностью влияния на мышление и деятельность этого спецподразделения Министерства юстиции. А именно, из указанной вербальной ноты видно, что американская юстиция отныне перешла к тому, чтобы начать дознание также в отношении военнослужащих добровольческих частей и РОА по поводу якобы совершенных военных преступлений. Какие методы при этом использовались, показывает дело бывшего капитана германского вермахта и командира дивизиона в составе Калмыцкого кавалерийского корпуса Болдырева, одного из немногих калмыцких офицеров, избежавших преследований и выдачи, которому советская пропаганда зловеще угрожала еще в 1963 г., после того как в Советском Союзе снова было разрешено говорить о калмыках. В вербальной ноте № 31 против Болдырева выдвигается подозрение в участии «в начале 1943 г. в бесчинствах в городе Элиста». Такое обвинение в «официальном прошении о правовой помощи» может служить примером того, в какой мере удавалось злоупотреблять американскими властями в прозрачных политических целях. Ведь город Элиста, где Болдырев, калмыцкий офицер германского вермахта, якобы участвовал в бесчинствах «в начале 1943 г.», уже во второй половине дня 31 декабря 1942 г. был оставлен немецкими частями и занят советскими войсками. Немецкий арьергард находился ранним утром 1 января 1943 г. в 50 км к юго-западу от города. Бесчинства в Элисте «в начале 1943 г.» действительно наблюдались. Но при этом имела место «кровавая баня», устроенная Советами «среди калмыков после нового захвата», о которой смог сообщить автору 14 сентября 1971 г. генерал танковых войск в отставке граф фон Шверин, бывший уполномоченный федерального канцлера д-ра Аденауэра по вопросам безопасности.
Оставалось только надеяться, что американские следственные органы в состоянии отличить, во-первых, советские преступления от немецких и, во-вторых, военно-политические акции сопротивления участников Русского освободительного движения – от возможных злодеяний, в которые было впутано германскими органами безопасности незначительное меньшинство эмигрантов, находившихся у них на службе во время войны. Иначе власти США, как бы продолжая противоречившую международному праву политику выдачи, оказывались в роли простых исполнительных пособников Советского Союза в деле подавления и устранения политических противников режима. Советское руководство, которое, как стало ясно, тщетно пыталось преодолеть власовскую проблему идейными методами, могло бы – в обход, с помощью юстиции – достичь при этом пропагандистского успеха, который не следует недооценивать. Ведь оно смогло бы продемонстрировать, что карающая рука советской власти простирается достаточно далеко, чтобы привлечь к ответу и обезвредить пожилого противника, теперь почти старца, через четыре десятилетия даже в далекой, свободной Америке.
Если в заключение еще раз представить себе отдельные стадии полемики с Власовым в Советском Союзе, то особенно бросается в глаза одно: то, что эта полемика сплошь велась неправдоподобными аргументами, противоречащими доказуемым историческим фактам. Напрашивается вопрос: как же должно обстоять дело, если приходится прибегать к подобным методам?
772. Управление фронтовой разведки на Востоке I, № 30396/44 – в отдел иностранных армий Востока Генерального штаба ОКХ, 16.1.1945 (на нем. яз.). // BA-MA. RH 2/v. 2623. См. также беседу с генерал-майором Детлефсеном у генерал-майора Трускова (советская контрольная комиссия). Заместитель начальника штаба вермахта, 20.5.1945 (на нем. яз.). // BA-MA. OKW/15.