Власов. Два лица генерала
Шрифт:
Мы отвыкли слышать подобное, нас звали все к отмщению, разоблачению и искоренению, а вот эти слова открывают новые горизонты, [238] в них залог прекращения ужасной бойни нынешнего дня! В них поворотный момент хода событий и образа мыслей многих людей.
Много доброго декларировано сегодня, но самое драгоценное — это призыв и обещание прекратить вражду, отпустить узников на свободу, дать свободный труд и не вменять во грех происхождение и прежний образ мыслей. Нашей движущей силой должна быть любовь к измученному и обманутому соотечественнику, любовь в противовес
У кого из нас не болит сердце при мысли, что святое дело спасения родины связано с необходимостью братоубийственной войны — ужасного дела. Каков ответ, каков выход? Выход в том, что чем чище, чем белее будут дела наши, чем больше будет проведено в жизнь из того, что декларируется, тем меньше будет пролито братской крови. Чем больше милосердия и человеколюбия с нашей стороны, тем кратковременнее бой. Чем полнее осуществление обещанного у нас, тем меньше сил у врага, поработителя нашего народа.
«Война есть зло, но она бывает злом наименьшим и даже благим». Именно таково положение в сегодняшний исторический день.
Вы, глубокочтимый генерал Андрей Андреевич, вы, члены Комитета спасения народов России, и мы все, рядовые работники своего великого и многострадального народа, станем единодушно и смело на святое дело спасения отчизны. Не гордо, потому что «Бог гордым противится, а смиренным дает благодать», но мужественно и смело, потому что «не в силе Бог, а в правде».
Помните, как говорил отец былинного богатыря Ильи Муромца в своем наставлении сыну — «на добрые дела благословение дам, а на плохие дела благословения нет».
Речи священника Киселева и поручика Димитриева важны тем, что они произнесены молодыми, искренне поверившими в развернутое под покровительством СС начинание Власова.
Как утверждает Л.В. Дудин (Н. Градобоев), поручик Димитриев тоже говорил о самостоятельности целей и стремлений русского национального движения, и каждая его фраза вызывала в зале шумные аплодисменты.
Когда же Димитриев сказал: «Мы не наемники Германии и быть ими не собираемся», в зале вспыхнула такая овация, что он долго не мог продолжать свою речь.
Многие плакали. [23]
«Это была минута высокого и редко встречаемого патриотического подъема, — говорит Л.В. Дудин (Н. Градобоев). — Русское движение сразу начинало перехлестывать через те рамки, в которые его хотели втиснуть немцы».
Через несколько дней в русском православном соборе в Берлине состоялось молебствие о даровании победы вооруженным силам КОНР. Служил глава Православной Церкви за границей, митрополит Анастасий. На этом молебствии присутствовали почти все члены Комитета, и оно так же вылилось в патриотическую манифестацию. Перед собором развевался русский трехцветный флаг.
«Русский флаг, — пишет Л.В. Дудин (Н. Градобоев), —
«Когда в зале прозвучали знакомые слова песни: „За землю, за волю“, — вспоминал В.В. Поздняков, — каждый почувствовал, что ныне эта песня стала боевым гимном Русского освободительного движения. Да, мы идем против тех, кто засел в Кремле и украл у нас счастье, землю, волю. Мы идем в бой за лучшую долю».
«На этом незабываемом собрании 18 ноября мне было поручено слово от лица Православной Церкви, — вспоминал протоиерей Александр Киселев. — Это был день, когда мы впервые так уверенно ощутили себя силой, русской организованной силой, способной спасти Отечество. В зале были две тысячи русских и только несколько немецких наблюдателей на балконе зала. На расстоянии полугода от нас стояла смерть. Но опасность скорее ободряла нас, чем пугала. Наши сердца тогда бились так, как бились они, наверно, у суворовских солдат, переходивших снежные вершины Альп. Ни о каком ощущении „обреченности“ тогда не было и речи. Мы верили в победу. Это было не только нашим духовным ощущением, но и реальной возможностью, которая стояла близко, перед нами…
Отклик на власовский Манифест был колоссальный.
Теперь мне самому даже как-то плохо верится, что это было именно так, хотя я и был свидетелем этого необыкновенного отклика. Со всех концов Германии самотеком устремились люди в КОНР, отдавая себя в полное и немедленное распоряжение генерала Власова. Соответствующих письменных заявлений почта приносила в среднем две с половиной тысячи ежедневно. Особо интенсивная запись в добровольцы РОА наблюдалась в дни опубликования Манифеста». [240]
Если Власов и верил в успех, то все равно — такого он не ожидал… Это было, как праздник, как фейерверк…
Кружилась голова от всеобщего восторга, от самых неумеренных похвал…
Но были и другие суждения о генерале Власове.
— Ну, как?-спросил у И.А. Курганова генерал Д.Е. Закутный после встречи с Власовым.
— Неважно, Димитрий Ефимович, неважно,-ответил И.А. Курганов. — Конечно, Власов теперь наше знамя. Без этого знамени нет армии и нет надежды. Но надо его окружить действительно серьезными, честными, государственно мыслящими людьми. Спасение только в этом, только в окружении. Старайтесь повлиять на подбор такого окружения…
Сразу после обнародования Пражского манифеста А.А. Власов принял на себя.командование всеми вооруженными силами КОНРа.
В течение недели поступило свыше 60 000 заявлений на вступление в РОА.
Одновременно было достигнуто соглашение с германским командованием о переводе в состав РОА военнопленных офицеров и бойцов, находившихся в частях германской армии.
Это позволяло планировать формирование 30 русских дивизий.
Наступающий 1945 год — последний год войны — Андрей Андреевич Власов встречал у Ф.И. Трухина…