Власть без славы. Книга 1
Шрифт:
После некоторого раздумья Пэдди ответил:
— Да он кого хочешь будет защищать, лишь бы заплатили побольше. У меня-то денег нет, но я поговорю с братом. Ты его не знаешь, Джек, хоть он тебе и родня. Хороший парень, образованный и все такое.
От мысли, что такой могущественный человек, как адвокат Гарсайд, может взять на себя его защиту, Джон Уэст заметно смягчился.
— Я человек слова, Пэдди, — торжественно заявил он. — У тебя будет хороший защитник, а если тебя посадят в тюрьму, я буду три месяца платить тебе по пятьдесят фунтов, а потом и по сто.
Великодушное
— Завтра же пойду к Гарсайду, — сказал Джон Уэст. — Мы выиграем это дело, а потом покажем столичным ищейкам, что и мы кое-что умеем. А вы, — продолжал он, глядя на Джо и Барни, — решайтесь на что-нибудь. Если трусите — так и скажите!
— Я тебя не брошу, Джек, ты и сам это знаешь. Разве только станет уж очень опасно. Я беспокоюсь за мать. Что она скажет?
Джон Уэст помолчал, потом ответил негромко:
— О матери я уж сам позабочусь. Ну, а ты, Барни?
Барни украдкой оглянулся на дверь и, понизив голос, ответил:
— Там видно будет, Джек. Пока что я, как всегда, буду собирать ставки на фабрике, а в субботу вечером работать в лавке.
Вошла Флорри, жена Робинсона, с чаем и булочками. Барни очень церемонно, явно гордясь своей подругой жизни, представил ее гостям. Это была крепкая, миловидная женщина, с тяжелым узлом пепельных волос на затылке. Она довольно приветливо поздоровалась со всеми, однако Джон Уэст прочел в ее взгляде холодность и недоверие.
Поставив перед каждым из гостей чашку чая с булочкой, Флорри села на диван рядом с Барни.
— Слушай, милый, — сказала она, — ты же уверял меня, что больше не работаешь в тотализаторе. Я слышала, что вы здесь говорили. Вы так кричали, что я не могла не слышать. — Она говорила без злобы, но с явной обидой в голосе.
Барни опустил голову, словно провинившийся школьник.
— Видишь ли, дорогая моя, я думал, что большой беды не будет, если я стану работать только по субботам.
— Ты мое мнение знаешь, Барни, — ответила Флорри. — Хорошо иметь немного лишних денег. Но, по-моему, лучше мучиться и жить на твое жалованье, пока не станет легче, чем прирабатывать таким путем.
Барни ничего не ответил, но Джон Уэст сказал:
— Я веду дело честно. Все любят играть на скачках. Не у меня, так у другого будут ставить.
— До этого мне дела нет, — сухо сказала Флорри. — Я только знаю, что Барни не дурак какой-нибудь, и я хочу, чтобы он добился чего-нибудь лучшего. А пока что обойдемся и его заработком.
Джон Уэст не имел ни малейшего желания спорить. Слова Пэдди о Дэвиде Гарсайде окрылили его надеждой. Он допил чай, извинился перед хозяйкой и вышел вместе с Джо.
Дом Уэстов был погружен во мрак и безмолвие; слышался только храп старика. Братья, стараясь не шуметь, пробрались в свою комнату, быстро разделись в темноте и легли. Особенно торопился Джон: он до смерти боялся, как бы мать не окликнула его.
На другое утро за завтраком миссис Уэст не проронила ни слова, и ее лицо приняло прежнее сурово укоризненное выражение. Она ничего не сказала сыну. Джон молча взял шляпу и отправился в Мельбурн.
Если существовал во всей колонии Виктория адвокат, чьи советы и помощь могли содействовать победе Джона Уэста над мельбурнской полицией, то это был Дэвид Гарсайд. Человек уже немолодой, лет пятидесяти, он успел накопить огромный опыт в юриспруденции и заслужить славу блестящего адвоката. В 1878 году, в самом начале своей карьеры, он выступал защитником на процессе Неда Келли, после того как знаменитого преступника наконец изловили в Гленровене. Гарсайд вместе со своим братом собрал шестьдесят тысяч подписей под петицией, требовавшей оправдания Келли, но Келли все же повесили, пока десятитысячная толпа дожидалась решения его участи под стенами мельбурнской тюрьмы.
Гарсайд был одним из защитников, когда судили членов правления первой обанкротившейся строительной компании. Остроумие его так и сверкало в мрачном полутемном зале суда; под его беспощадным перекрестным допросом от свидетелей обвинения только клочья летели. Грабители, злостные спекулянты землей, мошенники, убийцы и жулики — все были равны для Дэвида Гарсайда. Он защищал их виртуозно, с увлеченьем и блеском. Почему же не приобщить к своей клиентуре и владельца пресловутого тотализатора в Керрингбуше?
Джона Уэста ввели в просторную контору на первом этаже большого солидного здания. Гарсайд оказался человеком незаурядной наружности: высокий, плечистый; седина, кое-где мелькавшая в длинных волосах и бороде, придавала ему чрезвычайно почтенный вид; из-под густых бровей глядели блестящие проницательные глаза; весь его облик и поведение говорили о необыкновенной живости характера и о глубокой, непоколебимой вере в самого себя. Когда он встал из-за большого кедрового дерева стола, Джон Уэст тотчас же заметил, что адвокат одет с иголочки и по последней моде. Не ускользнули от его внимания и цилиндр, и адвокатский парик, и тросточка, висевшая на вешалке в углу кабинета. Вокруг стола с трех сторон высились огромные книжные шкафы, заставленные преимущественно трудами по правоведению. Гарсайд торопливо обошел стол и крепко пожал руку Джону Уэсту.
Выступал ли Гарсайд перед присяжными или просто беседовал с клиентом, он никогда не стоял на месте, и руки его не знали покоя. Безостановочно шагая взад и вперед, он то закладывал их за спину, под полы сюртука, то воздевал их, то воинственно тыкал в воздух указательным пальцем, то ударял кулаком по ладони.
— Насколько я понимаю, вы пришли посоветоваться относительно предъявленного вам обвинения, — начал Гарсайд. — Я читал об этом в газетах. Беру я недешево, но я знаю, что вас это мало беспокоит. Я принадлежу к числу людей, которые считают, что азартные игры следовало бы узаконить; азарт не должен быть привилегией богачей; нельзя ограничивать его официальным тотализатором на Флемингтонском ипподроме и игрой в карты на балах и в клубах. Закон об азартных играх в нашей колонии оставляет много лазеек, мистер Уэст. Мне они отлично известны. Я неоднократно с успехом пользовался ими. Возьмем, к примеру, ваше дело. Полиция обманула бдительность ваших людей, стоявших… э-э… как это у вас называется?