Власть без славы. Книга 2
Шрифт:
— Превратить партию лейбористов в подлинно рабочую партию невозможно.
Фрэнк Эштон испытывал неудержимое желание сказать: — Я вступлю в партию, Перси. — Но мысли о положении и привилегиях члена парламента вытеснили это искреннее чувство. Что будет, если он вместе с Лэмбертом вступит на путь борьбы? Если он потеряет место в парламенте, ему снова придется вести отчаянную борьбу за существование, как в молодые годы. Он подумал, что Гарриет, наверное, одобрила бы такое решение, но тотчас отогнал от себя эту мысль. Все равно — это совершенно бесполезно. Австралийские рабочие еще не созрели.
Наступило неловкое молчание; затем Лэмберт сказал: — Значит, насколько я понимаю, Фрэнк, ты не веришь в то, чего мы хотим добиться, и поэтому не хочешь участвовать в борьбе.
Эштон понял, что Лэмберт хочет дать ему возможность объяснить свой отказ менее низменными побуждениями. — Пожалуй, я объяснил бы это иначе, Перси. Ты слишком многого от меня требуешь. Ты хочешь от меня такой жертвы, на которую я не способен.
Лэмберт встал. — Знаешь, я даже не осуждаю тебя, Фрэнк. Но я уверен, что в душе ты и сам сознаешь, что лейбористская партия, несмотря на все твои старания, и впредь будет предавать рабочих.
Фрэнк Эштон смотрел в окно вслед Лэмберту, твердым шагом переходящему улицу к трамвайной остановке. Лэмберт казался ему солдатом, который смело идет в атаку, бросив позади струсившего товарища.
Перед домом вдруг остановился автомобиль. Кто мог приехать к нему в такой нарядной новой машине? Эштон узнал человека, сидевшего за рулем, — это был Ренфри. Рядом с ним сидел Джон Уэст.
Эштон не знал, на что решиться. Ему очень не нравился этот визит. Эти люди снова усиленно занимались закулисными махинациями в лейбористской партии. Уэст уплатил его долги вовсе не из доброты сердечной, это было ясно. Эштон медленно пошел открывать дверь.
— А, мистер Уэст, добрый день!
— Как поживаете, мистер Эштон? — любезным тоном сказал Джон Уэст, протягивая руку. — Я узнал, что вы приехали. Можно войти?
— Да. А что же Ренфри?
— О, он может подождать и в машине.
— Как живешь, Фрэнк? — крикнул Ренфри, помахав рукой.
Они вошли в кабинет; Эштон сел у стола, а Джон Уэст — на диван.
Солнце зашло, и в комнате быстро стало темнеть. Фрэнк Эштон зажег электрическую лампу. Джон Уэст сидел, держа шляпу на коленях.
— Ну, как вам жилось в Европе?
— Я узнал там много нового.
— Говорят, вы пишете книгу?
— Да.
— Вы много успели с тех пор, как я вас посадил в парламент.
Фрэнк Эштон промолчал. К чему он клонит? — подумал он, перебирая пальцами свою рукопись.
— Что вас ко мне привело, мистер Уэст?
— Видите ли, — не сразу ответил Джон Уэст, — я желал бы, чтоб вы уступили свое место Рилу. Мне очень хочется, чтобы он прошел в федеральный парламент.
— То есть этого хочется архиепископу Мэлону?
— Я сказал — мнехочется, чтобы он прошел в федеральный парламент.
— Да ведь Мэлон изъездил всю страну вдоль и поперек и всюду твердил, что Рил — единственный честный человек среди австралийских политиков. И все знают, в чем тут дело. Сектантство губит лейбористское движение.
— Возможно, но я хочу, чтобы Рил прошел на
— Я вас об этом не просил. Меня нельзя купить, мистер Уэст, даже тем, что вы подскажете, на какую лошадь ставить, или заплатите мои долги.
— Будьте же благоразумны. Если хотите, я сразу отвалю вам хороший куш. Это же всего-навсего маневр. Я дам вам пять тысяч фунтов, чтобы вы уступили свое место Рилу. А позже вы опять можете пройти в парламент.
Эштон невольно подумал о том, что можно сделать на пять тысяч фунтов. Можно построить себе дом. Отдать сыновей в лучшие школы. Первый раз в жизни он узнает, что такое материальная обеспеченность. Ему легко будет пройти на следующих выборах в парламент. Марта перестанет хныкать.
Потом Эштон вспомнил о Европе. Подняв глаза, он встретил пристальный взгляд Джона Уэста. Нет, надо сопротивляться этому человеку изо всех сил, ибо он миллионер и враг рабочих.
— Я не подам в отставку даже за пять миллионов. Я противник католического влияния внутри лейбористской партии, а мне кажется, что эта затея инспирирована католиками.
— Вы, кажется, забыли о том, что я для вас сделал, мистер Эштон.
— Я ничего не забыл. Я был против того, чтобы Рил ушел с поста куинслендского премьера и выставил свою кандидатуру в федеральный парламент, потому что, по-моему, он в лидеры не годится, и, разумеется, ради него я не откажусь от своего мандата.
— Рил — гений. Вам следовало бы написать о нем в своей книге. Он боролся против всеобщей воинской повинности и добивался в Куинсленде открытия государственных предприятий.
— Это совсем не то, чего я хочу, Я стремлюсь к социализму.
— То есть к революции, как в России?
— Именно, мистер Уэст. Как в России.
— Здесь ничего такого произойти не может.
— Так или иначе, мистер Уэст, а я не стану подавать в отставку ради Рила. Даже если вы с Мэлоном купите ему место в парламенте, я постараюсь, чтоб он не стал лидером партии.
— Вероятно, вы намерены сами стать лидером?
— Может быть. Рил все равно лидером не будет.
Джон Уэст разозлился. — А я говорю — будет! Вот увидите! Вы, очевидно, забыли, что я вытащил вас из грязи и сделал членом парламента.
Фрэнк Эштон встал и посмотрел прямо в глаза Джону Уэсту. — Вы помогли мне пройти в парламент, мистер Уэст. Но не в ваших силах меня оттуда выгнать. Вот в чем загвоздка. Не в ваших силах!
Барни и Флорри Робинсон совершали восхитительное путешествие. Флорри первый раз в жизни ехала на пароходе, и все приводило ее в восторг. В заливе Байт и в открытом море стоял полный штиль. Барни и Флорри играли на палубе в теннис, попивали пиво, тихими вечерами пели хором вместе с другими пассажирами, а Барни неизменно декламировал из Генри Лоусона или Банджо Паттерсона. Однажды он спел сочиненную им на популярный мотив песенку о Лу Дарби: