Власть без славы
Шрифт:
Они еще долго переговаривались и наконец пришли к единодушному решению. Войдя ко мне в комнату, где я занималась игрой на спинете, графиня торжественно произнесла:
– Принцесса, из Франции прибыли важные особы. Если бы король и королева были здесь, они бы сами их приняли, но поскольку их королевские величества – во Франции, вы, как их дочь, должны встретить высоких гостей.
Я не знала, что это так важно, и поэтому держалась естественно и непринужденно. А уж как протянуть ручку для поцелуя, слушать и улыбаться, когда к тебе обращаются, меня давно научили. Так что проделать все это мне ничего не стоило, и гости были в восторге. Даже леди Солсбери одобрительно
Один из французов спросил, чем я люблю больше всего заниматься. Подумав, я ответила: «Играть на спинете». И тогда он спросил, не соблаговолю ли я сыграть для них. Я сыграла небольшую пьесу. Говорят, гости были поражены тем, что такая маленькая девочка столь искусно владеет музыкальным инструментом. После отъезда французов графиня Солсбери осыпала меня комплиментами – в общем, я достойно заменила своих родителей.
Как часто, став взрослой, я мечтала вернуться в ту безмятежную и счастливую пору детства…
Приехали родители, начались рассказы о торжествах во Франции. Я вся превратилась в слух. По всему было видно, что Франциск проявлял к отцу подчеркнутое внимание. Даже в церкви он настоял, чтобы мой отец первым поцеловал Библию. А моя мать очень подружилась с королевой Клод. Придворные шептались насчет того, что у Клод тоже была нелегкая жизнь с Франциском. Он ее ни во что не ставил, не пропуская ни одной юбки. К тому же французская королева была инвалидом. А еще рассказывали, как ночью Франсуа зашел к отцу в спальню. Отец ему сказал: «Я – ваш узник», а Франсуа ответил: «Я – ваш слуга», подав отцу его рубашку.
Все это было разыграно специально, чтобы показать всему миру, какие они друзья. А главное, чтобы об их дружбе узнал молодой, но весьма опасный противник – император Карл. И если он только вздумает объявить войну одной из стран-союзниц, ему придется столкнуться с обеими. Союз двух королей закрепляли и дорогие подарки: отец подарил Франсуа воротник, украшенный драгоценными камнями, а тот – еще более дорогой браслет. Каждый хотел превзойти другого в выражении своих симпатий. Как известно, очень скоро интересы обоих участников этого политического спектакля разошлись, и они поняли, что только зря потратили время – игра не стоила свеч.
Хоть мне и было всего четыре года, но, взглянув на мать, я сразу поняла, что во Франции ей не понравилось. Она недолюбливала французов и не доверяла Франциску. Время показало, насколько она была права! К тому же это касалось и лично ее. Оба правителя демонстрировали свою дружбу перед лицом могущественного императора Карла, а моя мать была его родной теткой и при всей своей преданности мужу тяжело переживала эту конфронтацию.
В то время в Европе было три самых могущественных монарха: Франциск Первый, король Франции, император Карл, правитель Испании, Австрии, Нидерландов, и Генрих VIII, король Англии. Все трое были примерно одного возраста, молодые, полные сил и честолюбивых устремлений. У Франциска с моим отцом было много общего – они любили повеселиться, устраивали пышные празднества, турниры, каждый из них имел богатый, изысканный двор. Серьезный и аскетичный Карл был их полной противоположностью.
После возвращения родителей я снова уехала в Диттон. Но на Рождество приехала к ним. Я любовалась отцом – он превосходил всех красотой, силой и величием. От его смеха, казалось, сотрясались стены замка, и все вокруг заражались его буйной веселостью. Но когда он бывал не в духе, лучше было не попадаться ему на глаза. Взгляд его становился острым, как нож, а полные розовые губы превращались в тонкую извивающуюся змейку. В такие минуты всех охватывал настоящий ужас. А меня старались
Я боготворила своего отца, хотя даже в те счастливые годы всегда испытывала перед ним страх.
Моя добрая, любящая мать вызывала во мне только нежность. С ней мне всегда было легко и спокойно. С придворными она часто бывала высокомерной, держа их на расстоянии, но со мной – неизменно ласковой и доброй.
Рождество прошло весело. Были маскарады, спектакли, мне подарили много замечательных подарков. И снова отправили в Диттон.
Тут-то я заметила, что моя любимая графиня ходит сама не своя. И только позже я поняла, что она переживала из-за Эдуарда Стаффорда, герцога Букингемского.
Он занимал особое положение при дворе как представитель самого знатного рода, и все считали, что они с отцом большие друзья. Накануне отъезда королевской четы во Францию герцог устроил у себя в Панхерсте пышный прием в их честь. После чего долго еще говорили, что Букингем дал сто очков вперед самому королю по части гостеприимства.
Герцог и вообще-то не отличался большим умом, а в данном случае и вовсе поступил опрометчиво. Всегда, при каждом удобном случае, он старался подчеркнуть, что в его жилах течет кровь английских королей. Но будь он чуточку поумней, то сообразил бы, что у Тюдоров подобное чванство может вызвать только неприязнь. Умный человек никогда не позволил бы себе устроить более пышный прием, чем те, что бывают у короля. Наслаждаясь угощением и зрелищами, державный гость не мог при этом не подумать: что-то он о себе чересчур возомнил. Уж не хочет ли показать, что у него больше прав на трон, чем у меня?!
А все дело в том, что Тюдоры не так уж бесспорно, как им хотелось думать, владели короной. Ее силой отнял у Ричарда III мой дед – Генрих VII, одержав над ним победу в битве при Босуорт Филде в 1485 году. С тех пор в Англии стала править династия Тюдоров, но кое-кто, в их числе и герцог Букингемский, и по сей день подвергал сомнению законность их пребывания на троне. Повзрослев, я не раз замечала, как подозрительно щурились глаза моего отца, когда он смотрел на тех, кто, по его мнению, недостаточно уважал Тюдоров. Но это было значительно позже, а в те годы отец был еще терпим к своим потенциальным противникам. Он очень стремился к тому, чтобы подданные любили его, и дорожил их мнением. Это потом он стал деспотом, требуя одного – беспрекословного подчинения своей воле, а в годы моего детства Генрих VIII был самым популярным из всех английских монархов. Народ любил его за добродушный нрав и широкий характер, который, правда, уже начинал незаметно меняться. Семейный разлад ускорил эту метаморфозу: из бонвивана отец превращался в мизантропа, становился желчным и раздражительным. А наряду с этим менялось и его отношение к подданным.
Герцог Букингемский был связан династическими узами со многими самыми знатными и влиятельными персонами. Его жена происходила из знаменитого на севере Англии семейства Перси, все мужчины которого носили титул лорда. Его единственный сын был женат на дочери графини Солсбери, – вот, собственно, почему моя крестная так волновалась. Три дочери графа удачно вышли замуж – первая в семью Норфолков, вторая – за графа Уэстморленда, третья – за лорда Эбергавенни.
Королю был известен сочиненный кем-то стишок: «Не сидел бы Бук у трона, взял бы да надел корону». Воображаю, как отцу «нравились» подобные шуточки. Они навевали грустные мысли – ведь у его отца, Генриха VII, корону оспаривали Перкин Уорбек и Лэмберт Симнел, не говоря уж о менее значительных претендентах. Вот почему Тюдору, сидящему на троне, стоило всегда быть начеку.