Власть без славы
Шрифт:
Моя сестра прибыла в Уэнстед, чтобы встретиться со мной. Она должна вместе со мной совершить въезд в Лондон. Мне это было не совсем приятно, но я не могла этого запретить. Она была намного моложе меня – ей не было еще и двадцати – и цвела здоровьем. Народ приветствовал ее, и она делала все, чтобы заслужить одобрение, махая рукой и поднимая обе руки вверх в знак приветствия. У нее были очень красивые руки, и я часто замечала, как она пользовалась любой возможностью, чтобы выставить их напоказ.
Народ высказал мне свое расположение, меня провозгласили королевой, и
Я расцеловала всех ее фрейлин, чтобы показать, как я рада ее видеть, но, когда мы ехали рядом, я думала, что была бы счастливее, если бы ее со мной не было.
Нас встретил мэр. Присутствовал лорд Эрандел с мечом – символом королевской власти. Они присоединились к процессии с еще тысячей участников – и все вместе сопровождали меня в Тауэр.
Так меня приветствовал Лондон, и это значило, что столица признала меня законной королевой.
А теперь передо мной открылся Тауэр, часто бывший символом страха, а сейчас гостеприимный и приветливый.
Меня встретил сэр Томас Чини, в чьем ведении находился Тауэр в то время. По обычаю, я должна была оставаться там до похорон моего брата. Король умер: да здравствует королева!
Я никогда не забуду мое прибытие в Тауэр. Всех государственных преступников вывели из камер и собрали перед церковью св. Петра. Среди них был старый герцог Норфолкский, арестованный незадолго до смерти моего отца. Его наверняка бы казнили, как и его сына Сарри, если бы король не умер, не успев подписать смертный приговор. Он постарел с тех пор, как я видела его в последний раз, что было неудивительно после шести лет заточения в этом мрачном месте. Был там и Стивен Гардинер. Но особенно выделялся среди прочих Эдуард Коуртни, сын маркиза Эксетерского, граф Девонширский, находившийся в Тауэре с 1538 года. Ему было тогда двенадцать лет, и пятнадцать лет он провел в безвыходном заключении. Несмотря на это, он выглядел здоровым и бодрым. Я была глубоко тронута не только его видом, но и всех этих людей, стоявших на коленях, в особенности когда мне назвали их имена.
Я сошла с лошади и, подойдя к ним, поговорила с каждым отдельно. Я целовала их и просила подняться с колен.
– Теперь вы мои пленники, – говорила я с чувством.
Герцог Норфолкский прослезился, и я тоже, обнимая его. Гардинер взял меня за руку, и несколько минут мы молчали, не в силах заговорить. Потом я сказала ему, что он тут же будет сделан членом Тайного Совета.
– А вы, милорд Норфолк, свободны, и ваши поместья будут вам возвращены.
Я повернулась к молодому человеку, чье красивое лицо сразу же привлекло к себе мое внимание.
– Вы лорд Коуртни, не так ли? Ваши поместья вам также
Я думаю, никого из присутствующих не оставила равнодушным всеобщая радость. Это было доброе предзнаменование для моего царствования. Я была рада показать людям с самого начала, что, хотя они и предпочли бы видеть на троне мужчину, мое женское сердце полно сочувствия к моим подданным и что я буду кроткой и любящей монархиней.
Мой въезд в Тауэр приветствовали радостные возгласы.
Я прожила там в уединении до похорон брата и приказала отслужить по его душе заупокойную Мессу.
В те дни в Тауэре в ожидании похорон я предалась размышлениям. То, чего я жаждала и смутно опасалась, сбылось, и теперь я чувствовала себя немного растерянной и смущенной. Я полностью сознавала величие стоящих передо мной задач и необходимость иметь хороших советников.
Мне необходимо выйти замуж. Это мой долг. Монарх обязан дать стране наследников. Это всегда утверждал мой отец, и потребность в наследниках во многом определила его жизнь и поступки. Тридцать семь лет – не лучший возраст для деторождения, но было еще не поздно.
Надо заняться вопросом о браке незамедлительно.
Я испытывала нежные чувства к Реджинальду Поулу еще с тех пор, как познакомилась с ним. А почему бы и нет?! Он – королевского рода. Моя мать благосклонно относилась к мысли о нашем союзе. Я вспомнила, как она и моя милая графиня Солсбери строили на этот счет планы. Правда, Реджинальд был намного старше меня, но я знала, что он так никогда и не женился. Священники, конечно, не женятся, но он не занял того положения, которое помешало бы ему вступить в брак.
Я подумала, как бы на это посмотрели, если бы такое предположение было высказано. Одно время он был очень популярен, но он долго прожил за границей. Быть может, теперь, когда я стала королевой, он вернется в Англию; с моей стороны ему нечего было опасаться, он нашел бы во мне только поддержку и симпатию. Я не могла еще ничего предпринять, но часто думала о Реджинальде.
Джейн Грей и ее молодой муж не выходили у меня из ума. Я знала, что на меня будет оказано давление с целью отправить их на эшафот, но мне этого не хотелось. Нортумберленду предстояло понести наказание по заслугам, и здесь у меня не было сомнений; но мне бы пришлось нелегко, если бы мне нужно было подписать смертный приговор этим двум молодым людям.
В эти дни у меня было много забот; предстояла коронация, для которой требовалось столько приготовлений, что она не могла состояться раньше октября.
18 августа судили Нортумберленда и его сообщников.
Для Нортумберленда мог быть только один конец, но, когда дошло до дела, мне не хотелось подписывать ему смертный приговор. Это был очень умный человек – один из умнейших людей своего времени. Он мог бы быть мне хорошим слугой, и мне так хотелось бы, чтобы все было по-другому. Обвинение было вынесено также одиннадцати его сообщникам, но только трое из них были казнены двадцать второго августа.