Власть и оппозиции
Шрифт:
При всех своих зигзагах социальная политика сталинизма продолжала использовать экономические основы, заложенные Октябрьской революцией, в интересах привилегированных групп общества. Идеологическим обоснованием этой политики служило объявление «распределения по труду» не выражением буржуазного права в переходный период от капитализма к социализму, как полагали Маркс и Ленин, а «основным принципом социализма». Характерно, что после смерти Сталина каждый последующий лидер партии, подвергая безжалостной критике политику и идеологические догмы своего предшественника, сохранял в неприкосновенности этот главный «теоретический» постулат сталинизма.
В условиях централизованно регулируемых государством пропорций в оплате труда, защита «распределения по труду» служила обеспечению завышенной оплаты тех категорий
Левая оппозиция исходила из того, что после победы социалистической революции социального равенства нельзя достигнуть одним скачком. Троцкий отмечал, что неравенство в форме дифференцированной заработной платы, премий и т. д. диктуется интересами развития производственных сил и объективно выступает в переходный период «буржуазным орудием социалистического прогресса» [509]. Само государство остается нужным после ликвидации эксплуататорских классов именно потому, что ещё продолжают действовать буржуазные нормы распределения. Органом этого распределения служит бюрократия. Это означает, что даже революционная бюрократия остается в известной степени буржуазным органом в государстве переходного периода. Решающее значение для оценки социальной природы общества является, однако, не статика, а динамика социальных отношений, т. е. основная тенденция, направленность социального развития общества: развивается ли оно в сторону равенства или в сторону роста привилегий.
Именно такой ход рассуждений характерен для написанного в начале 60-х годов «Завещания» Е. Варги, одного из сохранившихся в СССР мыслящих марксистов, не отравленных сталинистской социальной демагогией. Варга — в прошлом венгерский революционер, с 20-х годов находившийся в эмиграции в СССР, стал советским академиком, создателем научной школы в области изучения мировой экономики и мировой политики. Его предсмертные записки представляют размышления над причинами социального перерождения советского общества.
Рассматривая главные аргументы сторонников «основного принципа социализма», согласно которым более производительный труд должен, по Марксу, более высоко оплачиваться и что квалифицированный труд «многократно» превосходит по своему значению для общества труд неквалифицированный, Варга выдвигал два возражения против этих аргументов. Во-первых, Маркс никогда не уточнял того, сколько времени должен длиться переход от «от оплаты по труду» к коммунизму; но во всяком случае он «конечно, не думал о сроке в 46 лет, которому не видно конца». Во-вторых, Маркс оставлял открытым вопрос о допустимых разрывах в оплате труда различных категорий работников. Комментируя положения Маркса о неравной оплате за неравный труд, Ленин утверждал, что «товарищи, освобождённые от физического труда, должны получать вдвое больше квалифицированного рабочего — не более». Между тем в начале 60-х годов «рабочий совхоза зарабатывал в месяц 30—50 рублей; академик приблизительно 1000 рублей, т. е. в 20—30 раз больше» [510].
Нетрудно убедиться, что Варга, исходя из основных положений марксистско-ленинской теории, очищенной от сталинистских напластований, приближался в этом вопросе к позиции Троцкого, подчеркивавшего в 30-е годы, что «по условиям повседневной жизни, советское общество уже сейчас делится на обеспеченное и привилегированное меньшинство и прозябающее в нужде большинство, причем на крайних полюсах неравенство принимает характер вопиющих контрастов» [511].
Размышления Варги совпадают с положениями Троцкого и в той их части, где речь идёт о причинах, по которым в СССР не велась разработка статистики доходной и имущественной дифференциации.
Троцкий подчеркивал, что сталинская бюрократия, страшась обнажения реальной природы существующих социальных отношений, камуфлирует их понятиями, взятыми из социалистического словаря, прибегает не только к судебным, но и к статистическим подлогам.
«Казалось бы, в рабочем государстве данные о реальной заработной плате должны бы особенно тщательно изучаться; да и вся вообще статистика доходов, по категориям населения, должна бы отличаться полной прозрачностью и общедоступностью. На самом деле как раз область, затрагивающая наиболее жизненные интересы трудящихся, окутана непроницаемым
Спустя четверть века Е. Варга также констатировал, что в Советском Союзе не существует никакой статистики, касающейся распределения доходов по различным слоям населения. Поэтому никто не знает, каковы реальные доходы тех, кто принадлежит к правящему слою — верхушке бюрократии; как велика доля национального дохода, которую получает бюрократия [513].
Сокрытие данных о социально-имущественной дифференциации призвано было замаскировать источники несправедливого неравенства, которые в основном сводились к следующему:
1) объём и качество труда, особенно в тех сферах, где трудно выработать критерии его объективной оценки, определялись не профсоюзами и другими органами рабочего самоуправления, а бюрократией, волевым способом устанавливающей тарифы и расценки;
2) труд приравнивался к социальному статусу, т. е. оплата в зависимости от объёма и квалификации труда подменялась произвольно устанавливаемыми статусными привилегиями.
Эти привилегии жёстко ранжировались и в среде самой бюрократии, т. е. устанавливались в соответствии с формальным рангом аппаратчика. Сообщая о значительном повышении партмаксимума, корреспондент «Бюллетеня» добавлял: «Кроме того, имеется несколько „максимумов“: дифференциация самая тонкая. Например, член ЦК профсоюза получает меньшее жалованье, чем член президиума того же ЦК. Между тем оба работают рядом и на одинаково ответственной работе. То же самое с получением продуктов: здесь в среде ответственных работников устроены десятки категорий. Всё это не только углубляет неравенство, но и создает новый дополнительный стимул для продвижения вперед по бюрократической лестнице» [514].
Насаждение жёстко иерархизированных привилегий призвано было вытравить из жизни нравственные принципы большевизма — ориентацию на социальное равенство, готовность бескорыстно и самоотверженно трудиться, беззаветную отдачу общему делу, личную скромность и даже своего рода аскетизм, отношение к материальным благам как второстепенному фактору по сравнению с социальными и духовными ценностями. Привычными стали повышенные оклады, пайки, распределяемые по иерархическим категориям, «специальные» санатории и лечебные учреждения, расселение новой элиты в домах, построенных по особым проектам. Все эти привилегии нарастали, как лавина, именно в то время, когда на основную массу населения падало бремя голода или жалкого полуголодного существования. В экономических условиях, во многом сходных с условиями эпохи «военного коммунизма», возникли принципиально иные социальные отношения и принципиально иная идеология: необходимость всем членам общества разделять тяготы и лишения, порождённые экстремальным экономическим положением страны, рассматривалась как проявление «левацкой», «мелкобуржуазной уравниловки».
Описание и анализ процессов, связанных с борьбой против «уравниловки», стали одним из лейтмотивов писем, публиковавшихся в 1932 году в «Бюллетене оппозиции». В одном из номеров за этот год была опубликована специальная сводка писем под заглавием «Бюрократия и борьба с уравниловкой». В них подчеркивалось, что усиление неравенства в условиях жизни освящается особой идеологией, которая «добивает и разрушает старую идеологию. „Уравниловка“ стала предметом издевательств. Уравнительная оплата именуется не иначе как „кулацкой“… В этой теории бюрократия нашла впервые открытое и боевое оправдание своего привилегированного положения. По многим наблюдениям я полагаю, что этот побочный результат борьбы с уравниловкой имеет очень большое значение в смысле дальнейшего морального отчуждения бюрократического слоя от рабочих масс» [515].