Власть меча
Шрифт:
Ему потребовалось восемь дней, чтобы добраться до Йоханнесбурга. Он не выбирал Витватерсранд сознательно: обстоятельства и капризы помощников направили его туда. По железной дороге, в грузовике, а позже, когда рана начала заживать и он окреп, пешком, по ночам, через открытый вельд Манфред наконец добрался до города.
У него был адрес – последний контакт с братством, и с железнодорожного вокзала он поехал на трамвае вдоль хребта Браамфонтейн, глядя на номера домов.
Ему нужен был тридцать шестой номер. Это оказался один из имеющих общую стену коттеджей, и Манфред хотел встать, чтобы на следующей остановке трамвая выйти. Но тут
Там он вышел из трамвая и отправился в греческое кафе через дорогу. Заказал чашку кофе, расплатился за нее последними деньгами и стал медленно пить, согнувшись над чашкой и стараясь найти выход.
В последние восемь дней он обошел множество полицейских постов, избежал множества облав, но чувствовал, что удача вот-вот ему изменит. Больше у него не осталось укрытий. Дорога перед ним вела только на виселицу.
Манфред смотрел в грязное окно кафе, и его внимание привлекло название на противоположной стороне улицы. Что-то шевельнулось в памяти, но сначала он никак не мог это ухватить. Потом неожиданно ощутил подъем духа и слабую надежду.
Выйдя из кафе, он пошел по улице, название которой узнал. Район быстро превратился в скопление лачуг и развалюх, и на грязных неровных улицах больше не встречались белые лица. На него бесстрастно, через непроходимую пропасть, которая в Африке разделяет расы, из окон и зловонных переулков смотрели только черные.
Он нашел то, что искал. Это был небольшой магазин, заполненный черными покупателями, шумными и смеющимися, к спинам женщин были привязаны дети, и все здесь торговались за сахар, мыло, парафин и соль. Но шум сразу прекратился и стало тихо, когда в магазин вошел белый; ему уступили дорогу, но никто не смотрел на него прямо.
Хозяином оказался престарелый зулус с белоснежной пушистой бородой, одетый в потрепанный европейский костюм. Он оставил черную покупательницу, подошел к Манфреду и, почтительно склонив голову, выслушал его просьбу.
– Пойдем со мной, нкози.
Он провел Манфреда через склад в глубине магазина.
– Придется подождать, – сказал он. – Может, долго.
И вышел.
Манфред опустился на груду мешков с сахаром. Он был голоден и устал, и рана снова давала себя знать. Он уснул, а проснулся от прикосновения руки к плечу и глубокого низкого голоса:
– Как ты узнал, где меня искать?
Манфред встал.
– Отец объяснил, как тебя найти, – ответил он. – Здравствуй, Сварт Хендрик.
– Прошло много лет, маленький Мэнни. – Рослый овамбо улыбнулся щербатым ртом; его голова, покрытая шрамами, была голой и блестящей, как пушечное ядро. – Много лет, но я никогда не сомневался, что мы снова встретимся. Никогда за все эти годы. Боги дикой природы снова свели нас вместе, маленький Мэнни. Я знал, что ты придешь.
Двое мужчин были одни в задней комнате дома Сварта Хендрика. Это был один из немногих кирпичных домов в пригороде «Ферма Дрейка». Но кирпич был необожженный, и дом не так уж отличался от окрестных лачуг. Сварт Хендрик давно научился скрывать свое богатство от белой полиции.
В передней комнате работали или готовили пищу женщины, плакали или смеялись у их ног дети. В соответствии с его положением у Сварта Хендрика было шесть городских жен, которые мирно сосуществовали. Собственническая ревность привыкших к моногамии женщин Европы была им совершенно чужда. Старшие жены играли важную роль при выборе младших, и чем больше было этих младших жен, тем большим уважением пользовались старшие; кроме того, они не возражали против отправки содержания деревенским женам и их потомству или против периодических посещений мужем деревни для увеличения числа отпрысков. Все они считали себя частью одной большой семьи. Когда дети в деревне подрастали настолько, чтобы отправиться в город, завершать образование и на заработки, они оказывались в окружении множества приемных матерей и пользовались той же любовью и получали те же наказания, что и в краале.
Младшим детям разрешалось бегать по всему дому, и один такой голыш забрался на колени Сварту Хендрику, восседавшему на резном стуле, который свидетельствовал о его положении вождя племени. И хотя Хендрик был занят разговором с Манфредом, он небрежно возился с малышом, как с любимым щенком; когда горшок с пивом пустел, Хендрик хлопал в ладоши, и какая-нибудь из младших жен, красивая луноликая зулуска или цветущая басуто с грудями круглыми и твердыми, как яйцо страуса, приносила новый горшок и, поднося его, склонялась перед Хендриком.
– Итак, маленький Мэнни, мы поговорили обо всем и сказали все, что должно быть сказано, и возвращаемся к той же проблеме. – Сварт Хендрик поднял горшок к губам и набрал полный рот густой, белой пузырящейся массы. Облизнул губы, вытер предплечьем полумесяц пены с верхней губы и протянул горшок Манфреду. – А проблема такова. По всем железнодорожным станциям и по всем дорогам тебя ищет полиция. За тебя даже предлагают награду. Какова твоя цена, маленький Мэнни? За тебя дадут пять тысяч фунтов. Сколько скота и женщин можно купить за такие деньги? – Он задумался над своим вопросом и удивленно покачал головой. – Ты просишь помочь тебе уйти из Йоханнесбурга и пересечь великую реку на севере. Что сделает белая полиция, если поймает меня? Повесит на том же дереве, что и тебя, или только пошлет ломать камень в тюрьме оу бааса Сматса и короля Георга? – Сварт Хендрик театрально вздохнул. – Трудный вопрос, маленький Мэнни. А ты знаешь ответ?
– Ты был мне как отец, Хенни, – тихо сказал Манфред. – Разве отец оставляет сына гиенам и стервятникам?
– Если я твой отец, маленький Мэнни, почему у тебя белое лицо, а у меня черное? – Хендрик улыбнулся. – Мы ничего не должны друг другу, все долги давным-давно выплачены.
– Вы с моим отцом были братьями.
– Сколько лет прогорело с тех дней? – Хендрик печальным покачиванием головы обозначил течение времени. – Теперь мир и все, кто в нем, изменились.
– Есть то, что никогда не меняется, даже за столько лет, Хенни.
– И что же это, белолицее дитя, требующее, чтобы я назвался отцом?
– Алмаз, мой черный отец. Алмаз никогда не меняется.
Хендрик кивнул.
– Хорошо, поговорим об алмазе.
– Не об одном алмазе, – сказал Манфред. – О многих алмазах, о целом мешке алмазов, который лежит в далеком месте, и знаю это место только я, я один.
– Риск велик, – говорил Хендрик брату. – В моем мозгу залегло сомнение, как лев-людоед в густом буше. Может, алмазы там, как и говорит белый мальчик, но лев сомнения по-прежнему подстерегает меня. Отец был изобретательным человеком, жестоким и безжалостным, и я чувствую, что сын в отца. Он говорит о дружбе между нами, но я больше не чувствую в нем тепла.