Власть над водами пресными и солеными. Книга 1
Шрифт:
— Кстати, меня зовут Константин. Nomen est omen* ("Имя есть сущность" (лат.) — прим. авт.)! — улыбнулся он, стоя на пороге. Буквально через час после моего звонка. Просто взял, да и пришел. Человек бы так не смог. Хотя бы потому, что я б ему не позволила.
— Какое именно nomen? — поинтересовалась я, рассеянно обрывая фотографии со стен. Как плющ. — Имя или фамилия?
— Оба, — невозмутимо ответил гость, проходя в комнату.
— Значит, вы — Огнедышащий Ящер Из Сказки, Отличающийся Постоянством?
— Ну конечно, — кивнул он. Осмотрел последствия моего маниакального состояния
Сказочным персонажам позволено — и даже положено — устраивать друг другу испытания. Оттого и самые негодящие принцессы требуют от вполне приличных женихов героических подвигов и волшебных даров — а задачки задают такие, что не всякому супермену по плечу. В принципе, разумный подход: ежели на полноценного героя не тянешь, разворачивай коня и езжай восвояси. Зато в реальной жизни все испытания начинаются, когда суженый-ряженый уже и коня расседлал, и в ипотеку впрягся.
Естественно, испытания постфактум не могут не возмущать. Как всякая ловушка. Только ведьмы и колдуны радушно привечают усталого путника, кормят-поят-в баньке парят-спать укладывают на горе перин, а потом — раз! — и делают из них карпаччо. Или сторожевого пса. Или еще какую-нибудь дрянь, пребывать в облике которой знатной особе невместно. Пусть даже и не по собственной воле. Поэтому расколдовавшись, путник не пощадит поймавшего. И сотворит с ним такое, что и на фоне подлого превращениями во что попало милосердием не покажется.
В общем, я решила пойти по пути честных и открытых испытаний. Если Константину Дракону зачем-то понадобилась моя особа, ему следовало:
а) не испугаться при виде наклонностей оной особы;
б) помочь особе привести в порядок свою нору;
в) подбодрить особу, здорово перетрухнувшую при виде постороннего, нарушившего ее уединенное существование.
А чего бы вы хотели? Чтоб я, как оголтелая эротоманка Рапунцель, свесила бы ему косыньки с балкона? Я уж и так погорячилась, согласившись на его немедленный приезд. Хотя надо отдать Дракону должное: он вел себя совершенно ненормально. Нормальным можно было счесть вранье. Ну, если бы он принялся делать вид, что облепленный видами Шаритэ интерьер — это такой новомодный дизайн. И что я нахожусь в процессе творческого поиска. И что сам он тоже не чужд подобным поискам, а посему уж так мне сочувствует, так сочувствует…
Но Дракону было все равно. Как будто я была представителем чуднОго заокеанского племени, обычаев которого он не знает и оттого ничему не удивляется. Он был равнодушен и добр, сколь ни странно такое сочетание. И он не торопил события. Как будто и сам был представителем племени, не знающего ни спешки, ни целеустремленности.
Часа через три каторжной работы по очищению вертикальных плоскостей мы с ним дружно оттерли липкие от скотча руки и уселись на кухне.
— Тебе надо уехать, — безапелляционно изрек Дракон. — Пока повседневность не разорвется, будешь замечать каждую перемену. И бояться. Поездка — разрыв с привычным. Она уничтожит закономерное. И после возвращения в твою жизнь поместится что угодно. Даже я.
— А тебе хочется в нее поместиться? — неловко поинтересовалась я.
— Ну да, — ответил он так, словно это было самое естественное дело — вдруг захотеть связаться с человеком вроде меня.
— Слушай, давай напрямую. — Я внезапно оживилась. — Спрошу-ка я тебя о том, о чем спрашивать не принято. Вот скажи: чего тебе от меня надо? Просто список функций, если можно.
— Развлекать. И развлекаться. — Дракон наклонил голову и заглянул в свою чашку с неподдельным интересом, словно ничем не примечательный кофе из дешевой кофеварки был невиданным коктейлем с добавлением сусального золота — да, был такой, его Генриху Восьмому готовили…
— И всё, — скорее подтвердила, чем удивилась я.
— Есть еще что-то?
— Думаю, нет. Просто я не умею развлекать. Ты уверен в сделанном выборе? — сухо спросила я.
Он не ответил на мой вопрос. Значит, не уверен. И оставил за собой право уйти из моей жизни, если ему станет скучно. То есть и я могу уйти, если скучно станет мне. Вот это правильно. Вот это и есть настоящее постоянство — быть верным себе, а не тому, что тебе навязали.
Люди, понуждающие себя к верности чему-то, навязанному извне, проходят путь от приязни до ненависти со спринтерской скоростью. У них короткое дыхание. Они дышат тобой — так, словно кислород на планете закончился и ты их единственное подспорье. Эмоциональный акваланг. Поэтому любую головную боль они относят на твой счет — дескать, ты становишься некачественной. Ядовитой. Разреженной. У меня от тебя горная болезнь. Я ухожу дышать другими, а тебе пусть будет стыдно.
Не люблю, когда меня стыдят. Когда мое общество проверяют на качественность. Тех, кто этого не делает, я охотно пущу в свою жизнь. Только они в моих глазах не являются змеями с головы Горгоны. И только с ними я не чувствую себя ни Персеем* (Который убил Медузу Горгону с помощью перечисленных далее щита и ножа — прим. авт.), отмахивающимся зеркальным щитом и ножом Гермеса, ни стремительно каменеющей жертвой.
Кроме того, я ценю тех, о ком за несколько часов беседы ни разу не подумала: "Вот придурок!"
Но уехать и вернуться — это отличная мысль. Я поеду туда, где мне довольно скоро станет скучно. Где все мне знакомо, мило и немного утомительно. В Европу. К моей старшей сестре Софии, в которой, несмотря на имя, нет ни капли мудрости. Ее пылкие глупые прихоти — то, что мне сейчас нужно.
Глава 13. Человек создан для полета, как птица для счастья
Ночная земля с высоты похожа на кусок черного бархата, расшитый тысячами иероглифов — рыжим золотом и голубоватым серебром. А на горизонте кучей золотистой новогодней канители лежит Москва. Так, словно с утра пораньше ею начнут обряжать вселенскую елку.
Майка спит, довольная, как удав. Наверняка ей снится, как Шереметьево выплачивает нашей скандалистке сто миллионов долларов за бесстыдное заглядывание под одежду "при посредстве сканера". Каждый год Маечка нацеливается на обличение сканеров-вуайеров и каждый год ее что-то отвлекает.
Когда толпы народа текут по коридорам аэропорта, точно клетки крови по сосудам, увлекая тебя то в одно ответвление, то в другое, посреди этой суматошной пульсации теряешься. Теряешься, даже будучи Майей Робертовной.