Власть над водами пресными и солеными. Книга 1
Шрифт:
У нас больше нет ни собственного мнения, ни собственных желаний. Сохранить в душе заповедный уголок и лелеять там призрак девичьей мечты — предательство по отношению к лысому-кривоногому. И по отношению к его отпрыску. А значит, если сам Ланселот Озерный придет ко мне под окна с копьем, сонетом и букетом, я его попросту не замечу.
Психическая слепота, вот как это называется. Слепота не глаз, а мозга. Когда не видишь вещей, в которые ежедневно, ежечасно тычешься носом, когда не можешь объяснить себе, почему отвергаешь самое простое решение проблемы, почему, страдая от одиночества, отталкиваешь все протянутые
А потом выясняется: можно не заметить рыцаря на боевом коне и не будучи женой и матерью. Достаточно привыкнуть к мысли, что ты связана. С кем-то или с чем-то, требующим всю тебя, без остатка. Муж? Ребенок? Болезнь. Она отбирает у человека все права на него самого. Она изменяет наши глаза так, что те больше не видят выхода.
Бывает, люди, не обремененные тактом, спасают нас от психической слепоты. Как сестра моя Сонька, когда без стеснения читает не предназначенную ей почту. И отвечает вдобавок! Не всем, конечно. Только тем, кого я, по ее мнению, недооцениваю.
Пусть не наутро, а лишь на вторые сутки после Кровавого Рождества, принесшего немало приятных мгновений (ах, как вздрагивала и запиналась наша самоуверенная мамочка, опасливо поглядывая в мою сторону!) я вознамерилась осуществить вторую часть плана. А именно — выставить маман из дому. Пока драконье самоощущение не испарилось.
Но Соня не дала мне даже обратить на мамулю огненный взор. На взлете перехватила.
— Аська, собирайся! — тараторит сестрица, пихая круассан в мой изумленно открытый рот. — Кофе-кофе-кофе, на-на-на-на-на! Скорей-скорей-скорей!
— Да фто флуфилофь-то? — взрываясь крошкам, пытаюсь узнать я, полузадушенная круассаном.
— То, чего у тебя сто лет не было и еще сто лет не будет, кабы не я! Свидание!
— Сви… С кем?
— С Костиком!
"Ужас из железа вырвал стон". Я представила себе Олега Меньшикова, Костика из "Покровских ворот", легкомысленного аспирантика, читающего Пушкина надменной девице в пышной юбке и нитяных перчатках… Что-то не то. Встряхнувшись, как пес, вылезший из воды, включилась в происходящее. Костик — это Дракон. Свидание у меня с ним. Но как? Естественно, Сонькиными молитвами, больше никто не осмелится. Ругаться поздно, придется расхлебывать.
— От кого ты ему отвечала — от меня или от себя? — скрежещу я сквозь потоки кофе и круассановый заслон в горле.
— Ну, не такая уж я безнравственная… — кокетничает Соня. — От себя, конечно! Написала, что я твоя старшая сестра, что могу с ним стакнуться и выгнать тебя на него, как дичь на стрелка.
Думаю, эти двое нашли друг друга. Удивительно, что на свидание с Драконом иду я, а не Соня.
— Чудо нравственности, что и говорить… — ворчу я, распахивая платяной шкаф и выворачивая из него потроха. — Что мне надеть, загонщица?
— Это, это, это! — сестра пихает мне в руки какие-то яркие тряпки. Бог с ним, надену, что она скажет. Мне еще с волосами надо что-то сделать.
— Где хоть мы встречаемся-я-а-а-а-а?! — выкрикиваю я в такт движению щетки, дергающей мои волосы.
— Под задницей Старого Фрица* (Прозвище Фридриха II Великого, короля Пруссии, а также название памятника ему на Унтер-ден-Линден — прим. авт.).
Хорошо хоть недалеко. Памятник Фридриху Великому, водораздел между Западным и Восточным Берлином, разминуться невозможно. Налево — темные переулки Музейного острова, колкий ледок на воде, серые громады музейных зданий. Направо — целый квартал рождественских базаров, музыка фонтанами, запахи волнами, спиртное реками, Abba вперемешку с ароматом тушеной капусты, все столы уставлены горячими кружками с глинтвейном… Мы стоим между базарами и музеями, на границе света и тьмы и смотрим друг другу в глаза проникновенно… как два последних дурака.
Наконец, Дракон неловко хмыкает и протягивает мне цветок. Хорошо, что только один, а не целый веник.
— Я тут подумал: может, стоит приехать к тебе в Берлин? — нерешительно начинает он. — Это не город, а настоящая сводня. Париж ему в подметки не годится.
— Да уж заметила, — усмехаюсь я, нюхая драконов подарок — красивый, словно опаловая брошь.
Кажется, Константин боится, что я примусь ворчать. Хотя на красивые жесты вроде этого женщине положено отвечать восторженным писком и повисанием на шее у щедрого и нежного поклонника. Женщины ведут себя иначе только в дурацких комедиях, где героине положено кочевряжиться битых полтора часа. Ведь если не выдумывать подлые мотивации, что руководят героем, то придется зажить с ним полноценно и счастливо на пятой минуте фильма. А то и на третьей.
Почему-то ни первый, ни второй вариант не кажутся мне подходящей манерой поведения. Как всегда, мне требуется что-то третье.
— Куда пойдем? — спрашиваю я Дракона. — Направо или налево?
— Сейчас туда, где поговорить можно. А там посмотрим!
И мы пошли туда, где можно поговорить. Через синие-синие ворота Иштар, в подземный зал Пергамона* (Берлинский музей — прим. авт.), к разверстому склепу древнего царя, имя которого немедленно улетучивается из моей памяти. Гробница, откровенно говоря, похожа на вентиляционную шахту метро — и эстетикой, и размерами. Но мы отчего-то все бродим и бродим вокруг нее, как привязанные.
Впрочем, для меня спускаться в подземный мир и кружить там, пока в моей собственной голове не рассветет и не забрезжит, — неизбежность. Это примета. Или совпадение. Мне все равно. Я привыкла, что перед всяким поворотом в судьбе оказываюсь в подземелье и блуждаю там, как неприкаянная душа по Тартару. Не обязательно в каком-нибудь особенном подземелье — может быть, в метро. Или в погребе. Может, всего-навсего случайность. А может, взаимное притяжение подземных богов и моей судьбы.
Зал крошечный, единственный источник света — слабое сияние витрин с жалкими обломками некогда могучей цивилизации. Как будто время стало штормовым морем и обрушилось на царство позабытого потомками царя, и разметало все, чем был он славен и богат, а на берега будущего вынесло лишь горсть бусин и черепков. Вот и делай после этого карьеру в политике…
— Ну что, признаешься добром или принести тебя в жертву Эребу* (Олицетворение мрака в греческой мифологии — прим. авт.)? — звучит из-за темного куба гробницы.
— Признаться в чем?
— Ты боишься меня или себя?
— Я боюсь… Ну как бы тебе объяснить? Понимаешь, я недавно подумала: люди — не персонажи чего бы то ни было. Они не воротят нос, когда на их порог вступает молодой-красивый-богатый… м-м-м… претендент. И нормальные (впрочем, это не про меня) женщины не шарахаются от таких, как ты "по идейным мотивам".