Власть волшебства

Смирнов Андрей Владимирович

Ангел не лжет, но...

Дэвид вспоминает о Кэсиане и Алиане, об Эдвине кен Гержете, Вилиссе, вампире-квартероне Брэйде и полусумасшедшем Лийемане. Они оставались там, на стороне «зла», против которой ему предлагалось обратить оружие. Там же оставались и все его чувства к Идэль — их следовало отбросить потому что они значили слишком много, отнимали слишком много любви и верности, которые в идеальном мироздании ангела следовало целиком и полностью посвятить благому источнику.

Дэвид поднимает взгляд — и меч — и произносит:

— Ты лжешь. Ты говоришь, что Обладающие — зло, но я знаю как минимум двоих, совсем не похожих на исчадий мрака, как ты пытаешься их изобразить.

— Знаешь? — переспрашивает ангел. — Ты ничего не знаешь. Они показали

тебе себя с привлекательной стороны, и ты обманут. Но в это самое время — да, в ту самую минуту, когда мы говорим с тобой — они развлекаются стрельбой по людям.

— Я не верю. Алиана на такое не способна.

— Жаль, — печально говорит ангел. — Против веры я бессилен.

Они сражаются ожесточенно и яростно — ментальные проекции двух реализаций одной и той же личности. Ангел покорен внешней воле, которую почитает высшей, человеку кажется, что он абсолютно одинок и незащищен. Сознание «ангела» медленно, но неуклонно расширяется, захватывая «человека», пока не натыкается на барьер. Его атаки не причиняют вреда, впрочем, и Дэвид не может нанести ангелу какой-либо вред. Это Кильб-ренийский Источник, которому посвящен землянин, оберегает своего адепта. Дэвид уже и забыл о том, что инициированного в Рунном Круге нельзя подчинить. Какой-то частью души адепт постоянно пребывает в Рунном Круге, а Круг — в нем. Кильбренийский Источник — безмозглое, но верное божество: у него нет собственного сознания, но он располагает сложнейшим психическим и ментальным аппаратом. Рунный Круг — живая (и нематериальная) машина, искусственное божество, сконструированное Гельмором кен Саутитом, и сейчас, подобно цепному псу, Круг верно охраняет здание души Дэвида от вторжения извне, не разбирая, кто пытается проникнуть в него, как, зачем и почему.

Сражение затягивается. Противники слабеют. Проходит время, и сувэйбы, не способные ни разойтись, ни объединиться, начинают сгорать.

— Мы уничтожим друг друга, — говорит ангел. — Тебя это не беспокоит?

Проходит время, и Дэвид отвечает:

— Во мне больше от хеллаэнца, чем ты думаешь. Свобода мне дороже, чем жизнь.

— Только смирившись, ты обретешь настоящую, подлинную свободу...

— Ну хватит уже! Заткнись.

Изнемогая от усталости, человек поднимает меч и продолжает бой. Он истощен, но видит, что и ангел уже не так самоуверен, как раньше. Человек изранен, однако и противостоящее ему совершенное создание орошает землю своей священной жемчужно-алой кровью.

Потом наступает момент, когда Дэвид вдруг чувствует, что противник его начинает слабеть. Они, бывшие до сегодняшнего дня единым существом, связаны слишком тесно и чувствуют друг друга столь же хорошо, как и самих себя.

Ангел служил проводником высшей воли, однако эта воля, несмотря на все похвальные эпитеты, оставалась довольно сильно ограничена в своих действиях. Ее опорой в Хеллаэне служили Небесная Обитель и ее лекемплет. И ангел, располагавший силами Обители и как бы являющийся ее частью, был непобедим. Во всяком случае, человеку с ним справиться было не по силам.

Однако сейчас там, в Обители, происходило что-то неладное. Обитель давала ангелу свои силы, но сейчас вся ее энергия оказалась сосредоточена на чем-то другом. Там, на каких-то тонких и недоступных смертным пластах бытия начались глобальные подвижки. Небесная Обитель пыталась оказать сопротивление этим переменам, но, похоже, она испытывала очень серьезные затруднения и ей стало малость не до того, чтобы при этом еще и оказывать поддержку новому ангелу, готовившемуся вот-вот вылупиться из человека по имени Дэвид Брендом.

Дэвид понял, что это его шанс. Он начал атаку и на этот раз достиг цели. Его клинок проткнул ангела насквозь. Картинка поменялась — теперь перед ним был не ангел, а израненный Христос в терновом венце, кротко и незлобиво взирающий на своего убийцу. Дэвид содрогнулся. Он должен был добить это, в каком бы виде оно не представало, но католическое воспитание давало о себе знать, и он ощущал постыдную

слабость и нерешительность. Он бы не смог нанести новый удар, если бы не мысль об Идэль. Ничьей этот бой закончиться уже не мог. Кильбренийский Источник защищал его до тех пор, пока он сам был готов защищать себя; и если бы он отступил сейчас, утратил решимость сохранить свою душу, это означало бы, что он открывает захватчику прямой путь к победе. Может быть, он бы и покорился, если бы не Идэль. Потерять ее — вернее, не ее саму, настоящая Идэль убита, а ту Идэль, что до сих пор жила в его памяти и чувствах — было страшнее смерти, страшнее любой подлости и греха. Он ударил еще раз и убил того, кто когда-то давным-давно символизировал для него все самое светлое и чистое, что только существует в мире. Себя ему было бы проще убить. Впрочем, у него и возникло ощущение, что он убивает себя. Он сделал это, с трудом расцепил окровавленные руки, судорожно сжимавшие рукоять меча, пронзившего неподвижно лежащее тело, и все краски смешались, и наступила тьма.

* * *

Рамольд из Цайра стоял на каменной площадке, возвышавшейся над стеной монастыря и задумчиво смотрел на восток. Принадлежавший к тому курсу учеников, в который входили Дэвид, Эдвин, Тэззи Тир и еще несколько человек, он не был самым лучшим из них. Выходец из торговой семьи, он слишком привык подходить ко всему с мыслью о выгоде, чтобы загореться слишком уж слепой и безотчетной верой. На это свойство своего характера в последние годы он стал смотреть как на недостаток, однако, пока он был таким, каким был, и менялся в ту сторону, что была определена мастерами Обители не так быстро, как хотел бы сам и как хотели бы мастера. Рамольд знал, что Тэззи уже сдала экзамен, еще двое его одногруп-пников — Дэвид и Эдвин — находятся в процессе сдачи (правда, с Эдвином произошло что-то непонятное, кажется, он погиб), и среди оставшихся есть те, кто уже в самое ближайшее время уйдут из Обители для охоты за Обладающими Силой. Он знал все это, во чувствовал, что его собственное время еще не пришло. Может быть, уже скоро... но еще не сейчас.

На востоке Хеллаэна, как обычно, царила ночь. В зависимости от времени года хеллаэнское солнце появлялось над горизонтом либо с южной, либо с юго-западной стороны, проходило короткий путь и снова скрывалось от глаз на западе или на северо-западе. На востоке — тьма, призрачные огни и миражи... Рамольда томило неясное предчувствие. Что-то было не так. Он испытывал что-то, похожее на духовное похмелье, — все в монастыре казалось чужим. Его вера не пропала совершенно, но сегодня она была слабее, чем всегда, а она, как сказано выше, никогда не отличалась особой силой. Он уединился для того, чтобы разобраться в себе.

Он смотрел на восток и думал о мире, в котором вырос. Чудеса и опасности Темных Земель, проклятия и чары, очарование зла и утонченной жестокости... был ли он прав, оставив все это? Он выбрал лучший мир, свободный от зла, но что, если выбранный им прекрасный мир — лишь иллюзия?.. Рамольду делалось неуютно от этих мыслей, но они приходили вновь и вновь. Потом он понял, что их источник лежит во вне, точнее, во внешнем мире находилась причина, в силу которой эти мысли не посещали его прежде, но теперь что-то произошло, и в духовной защите Небесной Обители образовалась брешь. Лекемплет влиял на своих адептов, делал их существование намного проще, избавлял от ненужных сомнений и колебаний, но сейчас что-то нарушило его работу. Пока вмешательство еще не было очевидным — кто-то аккуратно «подрезай! корни» священного духовного древа, взращенного в горах Селкетехтар — и воздействие это ощутили лишь самые слабые из учеников. А что переживали совсем юные — те, кто был принят год или полгода назад? Рамольд содрогнулся, подумав об этом. Нужно было что-то делать. Он пытался связаться с мастерами — они не ответили. Значит, мастера уже знают. Рамольд ощущал какие-то подвижки на глубинных пластах лекемплета. Потом...