Властелин Безмолвного Королевства
Шрифт:
Это оказалось трудно. Поведение сестры стало совершенно непредсказуемым, и угадать, что выведет ее из себя, было невозможно. Впрочем, придворные смотрели на это сквозь пальцы. Если императрица вдруг громко выкрикивала какой-нибудь нелепый приказ, они лишь притворялись, что выполняют его, и ждали, пока она успокоится. Если Катрин совершала что-то совсем уж дикое, то после каялась и прилюдно прощала объект своей ярости.
Элспет хотелось верить, что всему виной резкие смены настроения – от приступа паранойи до глубокой депрессии.
В Альтен-Вайнберге грязно шутили
Настроение сестры снова поменялось.
– К нам приезжали посланцы из Салпено – интересовались, не выйдешь ли ты за Регарда.
– Нет!
– Эли…
– Он незаконнорожденный. А мать его шлюха!
Несмотря на все старания, Элспет не смогла сдержать гнев. Хотя возмутилась и вполовину не так яростно, как хотела. Она не стала вспоминать о том, какую роль сыграл в возвышении отпрыска Анны Менандской Безупречный V. Катрин ведь его боготворила.
Чтобы как-то унять раздражение, вызванное ответом сестры, Катрин прошлась по госпоже Хильде. Но потом за бокалом коньяка, привезенного из принадлежавшей Элспет Племенцы через перевал, с такими мучениями открытый все той же Элспет, сестры немного успокоились и стали вместе вспоминать старые добрые деньки и детство. А потом вдвоем вдоволь поплакали о Мусине.
Пришло лето. Альтен-Вайнберг охватило мучительное ожидание. При дворе ничего не происходило, потому что всех без исключения вне зависимости от политических предпочтений волновал исход сражения с альманохидами в Диреции. В каждом знатном семействе, где исповедовали епископальную веру и поддерживали Брот, кто-то отправился в священный поход с королем Питером. Как и в Арнгенде, Сантерине и в меньшей степени в Фиральдии, Ормьендене, Гролсаче, малых бротских владениях и даже Коннеке.
Элспет решила, что точно так же дела обстояли сейчас и среди праман – во всяком случае, в каифате Аль-Халамбры.
Исход дирецийской войны определит будущее в гораздо большей степени, чем все священные походы Безупречного.
– Если Господь дарует Питеру и Джейму победу, – прошептала Катрин на ухо Элспет – так тихо, чтобы не услышал ни один шпион, – клянусь граальской короной, я устрою свой собственный священный поход и освобожу Святые Земли.
Элспет вздрогнула. Ночь всегда слушает. Создания Ночи с радостью развлекутся, подбивая императрицу затеять очередную безнадежную войну на востоке и столкнуть чалдарянский мир в пропасть.
– Об этом мечтал отец, – сказала Катрин. – Только сначала хотел объединить Фиральдию под знаменами империи.
– Что? Неужели? Никогда не слышала, чтобы он говорил о чем-то подобном.
– Это правда. Мне рассказал отец Волкер.
А отец Волкер был духовником Йоханнеса до того, как стал духовником его наследницы.
Элспет вздохнула. Ничего не поделаешь. Катрин не станет слушать, если в чем-то обвинить Волкера или его хозяина, епископа Хробьярта. Да и молиться, чтобы Господь смягчил кровожадную сестру, бесполезно. Господь хоть и всемогущ, но Он – порождение Ночи.
Несколько недель кряду сестры наслаждались обществом друг друга, подобного с ними не случалось с самой гибели Йоханнеса. И в этом им немало помог коньяк. Весь двор только и думал что о Диреции, и потому стихли набившие оскомину политические дрязги. Элспет не скучала по обычным жалобам, злословию и взаимным оскорблениям. Ей действительно нравилось проводить время с Катрин – не императрицей, а просто сестрой. Хотя Элспет по-настоящему пугала несдержанность Катрин, а ее невежество просто ужасало.
Эрцгерцог Хиландельский пребывал в прекрасном расположении духа и милостиво одаривал всех ему угодных без особых на то причин. Элспет фальшиво улыбнулась и подумала уже, наверное, в сотый раз: почему же эрцгерцог не в Диреции – не командует имперскими воинами, отправившимися помогать королю Питеру? Адмирал Вондо фон Тайр для этого совсем не годился.
Эрцгерцог Хиландельский начал рассказывать послам из Восточной Империи, которых еще не успели замучить этим рассказом, о чудовище в Джагских горах и, чудо из чудес, даже отдал должное наследной принцессе за то, что она придумала, как расправиться с тварью. В конце своего повествования старик продемонстрировал клешню, которую отсек у создания Ночи. Послы притворно восхитились.
На самом деле похождения эрцгерцога их совершенно не интересовали. До Восточной Империи тоже доходили слухи. И теперь ее эмиссары хотели понять, действительно ли императрица собирается устроить священный поход на восток. Предыдущие такие походы были Восточной Империи совсем не на руку, особенно те, которые затевала Граальская Империя. Солдаты и рыцари путешествовали тогда по суше и, разумеется, проходили через земли Восточной Империи, опустошая их не хуже саранчи.
Сколь бы ни были безумны восседавшие на восточном троне владыки и сколь бы ни были безумны их вера, политические и социальные убеждения, они не собирались вновь допускать в свои владения эту западную саранчу.
– Пришла пора выяснить, что же думают неподвластные нам, – дрожащим голосом провозгласила Катрин.
Голос у нее дрожал не из-за скрытой нерешительности, а из-за коньяка. Ей так хотелось поболтать с этими странно одетыми чужеземцами, чья вера казалось почти такой же необычной, как и дуализм коннекских мейсалян. Катрин желала того, чего не мог дать ей даже духовник, желала, как это свойственно молодым, беседовать до самой ночи, играя идеями, словно пешками в долгой увлекательной игре.
Глава восточного посольства казался древним как сам мир. У него была черная с проседью длинная косматая борода. Внимания ему Катрин уделяла немного. Зато с его молодыми помощниками едва не заигрывала. Элспет, насколько позволял ее характер, следовала примеру сестры.
Все это бессмысленно, думала она. Катрин веселится с этими чужаками, а они притворяются добрыми чалдарянами, хотя на самом деле ничуть не лучше праманских неверных – не признают божественную природу принципата принципатов, бротского патриарха.