Властелин пустоты

Громов Александр Николаевич

— Знаю, знаю. Ты не отвлекайся. Гм… а почему они просто не подожгли дом, как ты считаешь? Стараются сами не убивать?

— Вот именно! — Леон стукнул кулаком по столу, едва не опрокинув пиалу. — Прямо как наши новобранцы, пока их не обтесали, Нимбом клянусь! Да и новобранцы у нас не все такие, особенно из беженцев… Правильный зверопоклонник не станет стрелять, если видит иной выход, я это хорошо понял, пока нас с Фроном по лесам гоняли. Свойство ценное. Надо бы продумать, как можно его использовать для дела.

— Продумаем, — Умнейший покивал. — А что было потом?

— А потом мы прощались с жизнью, — со счастливым смехом продолжил Леон и потер руки. — Тут-то и началась бомбежка. Половину домов развалило сразу, по бревнышку, дракону прямым попаданием голову снесло, а зверопоклонники, кто уцелел, — в лес, в лес!.. Кое-кто утек, конечно, а большую часть все же положили — кого бомбами, кого из пулеметов. Я сам страху на терпелся, а представляю, каково было тем, кто самолетов в глаза не видел. Ну, переждали мы с Фроном первый заход, переждали второй, а потом выскочили и — сигналить… — Леон залпом осушил пиалу. — Спасибо людям Астила, выручили. Одного не пойму: как он догадался, что я нахожусь именно в той деревне? Встречу — спрошу. Он здесь?

— У меня спроси, — проворчал Умнейший. — Обычная плановая бомбежка, не более. Астил, когда узнал, что ты пропал над территорией зверопоклонников, рассвирепел и приказал бомбить. Зверопоклонники и ему поперек горла. Бомбы мы ему делаем, и десяток своих самолетов у нас уже есть.

— Давно вы установили с ним связь? — спросил Леон.

— Да дней пятнадцать. Сделавши один самолет, не проблема продолжать в том же духе.

Старик отчего-то казался смущенным, и это немного настораживало. «С чего бы ему быть смущенным, — подумал Леон с легкой озабоченностью. — Не с того же, что вождя преждевременно сочли погибшим и едва не разбомбили по нелепой случайности. Дело военное, обычное. Тут бы Умнейший и глазом не моргнул…»

— Введи-ка лучше меня в курс, — сказал Леон.

— Что именно ты хочешь узнать прежде всего?

— Все! Там у меня не было никакой информации. Я даже не знаю, сколько нас сейчас осталось!

— Вместе с южанами Астила?

— Да.

Умнейший пошевелил губами.

— Если считать вместе со стариками, женщинами и детьми, думаю, наберется тысяч сто тридцать — сто пятьдесят. Точный подсчет потребует времени.

— Так мало?

— Я и на это не очень надеялся, — вздохнул Умнейший. — Очевидно, часть беженцев перехватывают зверопоклонники. Очень многие, как, впрочем и следовало ожидать, нам вообще не поверили. А многие поверят слишком поздно и не успеют выбраться из родимых мест раньше, чем зоны очистки соприкоснутся краями. Там всем им и крышка, глупцам.

— А в нашей зоне?

— Бои почти повсеместно, тяжелые потери в людях и технике. Пустошь расширяется, и нам пришлось оставить еще один завод. Новые зауряды — мы их называем заурядами-Б — практически неуязвимы. Все, что мы пока можем сделать, это обстреливать пустошь снарядами, начиненными семенами быстрорастущих растений плюс субстрат, и пороховыми ракетами с распылителями семян и субстрата же. Скоро сезон дождей, и это должно сработать. Радикального эффекта не жду, но, хотя бы часть заурядов оттянется на засеянные территории, а нам того и надо. Может, станет чуть полегче. Да, вот еще что. У заурядов-Б четкий график патрулирования, потому-то наши самолеты еще летают, а промышленность работает. Делаю вывод: противник до сих пор не понял, с кем имеет дело. Наше счастье. Но повторяю специально для тебя: на успешную оборону наличными силами нам надеяться нечего. Всерьез на это рассчитывают одни деревенские дураки, которым мы морочим головы. И то до поры до времени.

— На что же ты надеешься?

— На случайность.

Леон зашипел сквозь стиснутые зубы.

— Успокойся, — сказал Умнейший. — Будущее покажет, прав я или нет, но лично я думаю, что эта случайность уже произошла.

— Фрон, что ли?

— Несомненно. И еще у нас есть десинтор, главное оружие заурядов.

— Как? — Леон вскочил с места.

— А я разве не сказал тебе? — удивился старик. — Один зауряд-Б мы все-таки сбили. Подкараулили и свалили зениткой там, где хотели. Аконтий с двумя подмастерьями попытался вскрыть его до самоликвидации…

— Безумец! — Леон ударил кулаком по столу. Старик пожевал губами и тихо проронил:

— Умный безумец. Он успел. А самое главное, он успел подготовить себе смену. Видишь ли, десинтор он снял, но облучился и умер. Вчера похоронили.

Хорошо… Нет, то, что погиб Аконтий, конечно, ужасно, потеря невосполнимая, — но по крайней мере ремесленник погиб не зря, и вообще подумать о нем можно потом. Хорошо то, что повезло уцелеть, когда уже не надеялся, хорошо, что вернулся — жаль, нельзя колесом пройтись на виду у всех… И обойдемся. Но можно слегка расслабиться, что уже сделано, и позволить себе короткий отдых, прежде чем вновь с головой увязнуть в добровольной каторге. Хотя бы несколько часов побыть обыкновенным человеком, охотником Леоном из мирной деревушки… И выпить Тихой Радости. И вспомнить Филису…

Тирсис! Фаон, Сминфей, Элий, Батт! Куда подевались эти мальчишки?

Придут. Парис, несомненно, уже разослал повсюду весть о счастливом спасении вождя, и мальчишки прибегут первыми. Чудак-человек этот Парис — не захотел поговорить по душам, как в былые времена, отвечал невпопад, терзал бороденку — едва не выщипал, сослался на срочную работу, убежал куда-то… И глаза у него бегали — с чего бы?

Умнейший, если подумать, тоже принял его как-то странно. Несомненно, обрадовался возвращению вождя, но как-то двусмысленно обрадовался. Что-то смутило его, и даже не захотел старик скрыть смущение. Или не смог. К концу беседы стал заметно тяготиться, поглядывать на водяные часы. Мог бы и отвлечься на лишний час ради столь невероятного события. Видно же: дело движется, после первого разгрома оборона налажена не из рук вон плохо, и каждый чем-то занят. Суеты и беготни при штабе куда меньше, хотя штаб разросся и занимает не один дом, а три и называется Ставкой. Деревню едва узнать: где между домами не посажены немаленькие деревья, там натянута маскировочная сеть, огороды же и вовсе исчезли. Не деревня, а клочок леса и сливается с лесом.

На границе слияния сидел на траве Кирейн, трезвый, но синий. Сказитель творил. Явлению Леона он нисколько не удивился.

Леон приветственно помахал тыквенной флягой.

— Мне нельзя, — скорбно вздохнул Кирейн, помахав в ответ листком, и почему-то очень быстро спрятал листок за спину. — Четыре строфы еще… и тогда можно… — он закусил губу с горечью тонущего, убедившегося, что вместо спасительного пробкового полена в него метнули булыжник. — Не могу я…

— Можно, можно, — сказал Леон, присаживаясь рядом. — Я разрешаю.

Кирейн страдальчески потянул ноздрями воздух.

— А приказать ты не можешь? Леон весело расхохотался.

— Уговорил. Приказываю: пей!

Кадык сказителя дергался с невероятной быстротой. Безумный взгляд ни на миг не отрывался от фляги, словно намеревался ее просверлить. Страшно и отдельно друг от друга двигались уши, улавливая плеск Тихой Радости в сосуде.

— Ну же! За мое возвращение!

— Только ты скажи потом, что сам мне приказал, — прошептал Кирейн, оглядываясь. — Я на тебя буду ссылаться, а ты уж подтверди, не забудь. Знаешь, у Париса какие люди? Учуят — глотка потом не допросишься. Тут в деревне всего один источник, так его караулят. А в лесах на пять переходов нет родников, даже с дурной струёй ни одного не осталось. Я уж горький корень в лесу жевал — нет, не забирает. В бензин перегонку лили, так я того бензина глотнул. По шее мне съездили и сказали, что больше не дадут…