Властелин Руси
Шрифт:
– А я вот вчерась деву на холме у реки видел! Красивая – глаз не оторвать, а уж одета – все золотом блещет – настоящая боярышня!
– Так-таки вся и блещет?
– Ой, не бреши, дед ко Нехряй.
– А, пес с вами, не хотите, не верьте.
Старик перевозчик обиженно махнул рукой. Вытерев рукавом слезящиеся глаза, парень подсел к нему:
– Скажи-ка, господине, ты местный?
– Тутошний, – горделиво кивнул Нехряй.
– А что, правду говорят, супружница князя вашего красива вельми?
– Красива, паря, да не про твою честь! Парень почесал реденькую бородку, признался:
– Я вот в Новгороде
– Ой, не простое дело, – дед покачал головою. – Разве что только на праздник какой.
– А все ж таки? Может, сподоблюсь? Да ты расскажи хоть – какая она? Темненькая? Светлая?
– Светлая, – Нехряй почесал затылок. – Ужо на усадебку ее попасть можно.
– А как?
– Да хоть так прийти, запросто, в закупы поверстаться.
– Ну уж, сразу и в закупы, – обиделся парень.
– Только не одному идти, а вон с мужиками-смердами – те припасы повезут, а уж их-то боярышня наша самолично завсегда принимает. Сама и пересчитает, и, ежели надо, взвесит – умна, сметлива.
– А что любит? Может, песни-сказки какие?
– Вот тут уж не знаю, – дед вдруг подозрительно взглянул на парня. – А чего это ты тут выспрашиваешь? Поспорил, говоришь? А вот отведу тебя сейчас к воям…
Сидевшие у пристани смерды вдруг повскакали на ноги и замахали руками:
– Эй, Нехряй! Дед! Перевозчик!
– Ась? – оглянулся Нехряй. – Что такое?
– Уши прочисти, старче! Слышь, с того берега лодку кричат! Перевозчик ты али кто?
– Лодку кричат? – радостно потер руки дед. – Так это мы сейчас… Это мы быстро.
Позабыв про подозрительного парня, он проворно побежал к челноку. Оттолкнулся веслом от пристани, закричал:
– Эй, эй, ждите!
А парень со слезящимися глазами – бочком, тишком – подошел к самым воротам, дождался, когда откроют, и вместе со смердами свободно прошел в город.
– Инда повезло тебе, Онгузе, – сам себе прошептал он, сворачивая к корчме Ермила Кобылы.
А забывший про него перевозчик уже подгребал к тому берегу, принимая на борт челнока двоих – смуглого молодого человека с нездешними, карими, вытянутыми к вискам глазами и русоволосого отрока с круглым лицом и вздернутым кверху носом.
– Добрались, слава Господу! – усевшись в челнок, перекрестился смуглолицый, а отрок незаметно поплевал в воду.
– Никифор! Друже, Никифор, ты ли? Вот те раз! И откуда ж ты здесь? – Хельги от всей души обнял старого друга. – Зачем пожаловал? Иль устал уже от своей глуши? А кто это с тобой, уж не Дивьян ли? Точно – Дивьян! Скажи-ка, как вытянулся – и не узнать. Рад вас видеть обоих, сейчас велю слугам, чтоб накормили…
– Да нам бы…
– Нет, нет, Никифор, не хочу и слушать. О делах потом говорить будешь… Эй, слуга, что там за шум на заднем дворе?
– Смерды привезли дань, господине, хозяйка уже принимает.
– Принимает? Ну, как примет, пусть поднимается сюда, есть тут с кем ей повидаться.
– Не слыхал ли про новгородского гостя Словуна? Обещался первым в Ладоге быть…
– После обо всем, после. Сперва выпьем за встречу!
Хельги потчевал гостей. Никифор, улыбаясь, рассказывал о житье-бытье своего скита, а Дивьян стеснялся и старался забиться подальше в угол.
После ухода Лады-чижи – сестрицы Лады – совсем тяжко ему стало. Одиноко. Скучно, да и соседушка, наволоцкий староста Келагаст, подбирался с наездами – там луг под пастбище заберет, тут – озерко лесное, глянь – уже и часть угодий захапал, дескать, всегда те земли наволоцкому роду принадлежали. А Дивьян что? Один… Тяжко без роду. Однако и в чужом роду плохо – как ни звал, как ни уговаривал Келагаст, а все ж не пошел к нему парень, лучше уж одному жить – да своей усадьбой. Жениться вот только, выбрать кого-нибудь из соседних куневичских девок, они, говорят, работящие. А Лада-чижа, что ж, у нее своя жизнь, и не задержится она надолго в дальней усадьбе покойного старика Конди, ныне принадлежащей Дивьяну. Один, один-одинешенек останется парень, а ушлые соседушки давно уж втянут к земле старого Конди свои длинные загребущие руки. Особенно Келагаст. Пустует, говорит, землица-то! А чего ж ей не пустовать-то, коли некому обрабатывать? Дивьян на сто частей не разорвется. Хорошо хоть помогает еще Лада-чижа. С тяжелым сердцем отпустил ее Дивьян на родную сторонушку, знал – сидит сейчас дева на заимке старого Вячки, дальнего родича. Так, может, и ему, Дивьяну, туда навсегда податься? Нет, с грустью-печалью не совладать потом будет, да и как это – прозябать на чужой стороне, когда собственная земля есть? Вот бы позвать туда кого, да ведь кто пойдет-то к Дивьяну? Скажут – мал еще, едва молоко на губах обсохло, а туда же – в хозяева-однодворцы лезет. Кто он сейчас – малолетний охотник Дишка, ни известности у него, ни авторитета, а вот бы знатным воином – многие б тогда к нему потянулись, и из Келагастовых людей даже.
– Возьми, себе в дружину, – улучив момент, попросился Дивьян. – Не смотри, что мал, – стрелою белку в глаз бью.
– Знаю, – хохотнул Хельги. – Славы, богатства, почестей захотелось?
– Не нужны мне почести, – отрок нахмурился. – А слава и богатство – нужны. Не для себя – род возрождать буду!
– Хорошее дело, – одобрительно отозвался ярл. – Вот что, есть у меня дружина молодшая, командует ею искуснейший воин, Снорри.
– Знаю Снорри! – обрадованно воскликнул Дивьян. – К нему – пойду. Возьмет ли?
– Возьмет, куда бы он делся? – Ярл задумчиво посмотрел на отрока. – Только вот меч тебе надобно справить да доспех какой-никакой…
– У меня две серебрины есть, – похвалился Дивьян. – Ужо доспех куплю на торжище!
Хельги с Никифором засмеялись.
– Боюсь, не хватит твоих сребреников. – Встав со скамьи, ярл положил руку отроку на плечо. – Идем-ка.
– Ну, а я пока – к пристани, – поднялся с лавки Никифор. – Видал там кораблишко. Жаль, не спросил – Словуна ли?
– К Сельме загляни на дворище, – обернулся ярл. – Она рада будет.
Пройдя мимо ворот, Хельги подвел Дивьяна к большому амбару и, отвязав от пояса ключ, отпер замок:
– Входи, отроче!
Дивьян сделал шаг и замер: вдоль стен амбара, на специально сделанных полках, лежало оружие – несколько мечей в красных кожаных ножнах, короткие копья-сулицы, рогатины с длинными, заточенными с двух сторон лезвиями-навершьями, пара кривых хазарских сабель, шлемы с бармицами, войлочные подшлемники, панцири из толстой бычьей кожи, палицы, сложенные в обратку луки. На стенах висели серебристо-серые кольчуги и длинные, вытянутые книзу щиты.