Властелин Руси

Посняков Андрей

– И на что нам тот Царьград? – говаривали. – Смертушку только на чужой стороне сыскивать. Мы уж лучше тут будем – вона, видать по всему, лен хорошо уродится и конопля.

– Верно говорите, люди, – кивали, подзуживая народ, сбитенщики-квасники. – Выкрикнем Квакуша нашего – и ни в какой Царьград не пойдем, иначе ж принудит нас Олег ладожский.

Так вот – от одного к другому, к третьему – и разносились по Новгороду слухи. Всетиславу и прочим то ведомо было, да только что толку? Плечами пожимали да насмехались:

– Тю, людишки худые, черные, нешто по-ихнему

будет?

А квасники меж тем все наговаривали, все шептали, все разносили слухи…

Хельги-ярл остановился не в самом Новгороде, хоть и звал Всетислав. Расположился на Рюриковом дворище с частью дружины, поболтал с сестрицей – умершего князя вдовой – та беременна была, так снова напомнил: как родится сын, чтоб назвала Ингварем. Потом походил задумчиво по двору, потребовав коня, выехал из ворот на холм, спешился в голубых травах. Захолонуло сердце. Эх, небо синее, густой батюшка-лес, Волхов могучий, бескрайнее Нево-озеро! Да разве ж обоймет, удержит все это человечья длань, хоть и княжеская, да ведь не всемогущая? Что человек перед этими сопками, перед светлым небом, перед вековым бором? Так, игрушка богов… И все же… И все же нужно спешить, нужно стать новгородским князем, ибо без этого снова ввергнется все в пучину кровавых усобиц, как было когда-то до Рюрика.

– Здрав будь, княже, – услышал Хельги у себя за спиной тихий вкрадчивый голос.

Обернулся с усмешкой – давно ждал – скривил губы:

– Что-то не очень ты весел, Онгуз?

– А чего веселиться-то зря, князь? Как ты приказал, все обсказал волхвам.

– Ну?

– Сказали – поговорим. Пусть приходит.

– А что Кармана?

– Тоже к разговору склоняется. Квакуш-то уж больно не люб в граде. Что на голову дурной – о том все судачат. Так что, князь, думаю, разговор будет.

– Вот и отлично. – Хельги ловко вскочил в седло. – Скажи, пусть к вечеру приходят на Заручевье.

Подняв на дыбы коня, ярл погнал его лугом. Летела из-под копыт трава и желтые цветы-одуванчики, а пахло – сосновой смолой, травой-муравой, влажной речною пеной – так пахло, что, казалось, не выдержит, разорвется, грудь.

– Скачи, скачи, князь, – прошептал вслед удаляющему ярлу Онгуз. – А я уж в обрат – слова твои передам, кому надоть.

Вытерев слезящиеся глаза, поправил под рубахой медную куриную лапу, новую, что недавно пожаловал ему волхв Малибор. Вздохнул полной грудью да пошел себе потихоньку вниз, к лодкам. Не дойдя до пристани, свернул к хлебопекам – дымились уже с самого утра круглые, огороженные плетнями печки. Подошел, поздоровался, беседу завел-затеял:

– А что, мужички, под росу-то медвяну не угодили?

– Да уберегли боги!

– Вот и хорошо, вот и славненько. Чего ж вы так раненько сегодня? Нешто в крепости все хлебы поели?

– Так ведь гости, парниша! Ольг-князь с Ладоги, и с ним дружина верная, хорошо, хоть не вся, часть только, а и то человек с полсорока будет.

– С полсорока, говорите… Ну, инда Велес вам в помощь, работнички!

– Лучше уж – Сварог, – пошутил кто-то из хлебопеков. – Огонь в печах веселей гореть будет!

Попрощавшись, Онгуз спустился к лодке, вытащил из кустов весло, оттолкнулся и быстро погреб вниз по реке – к Новгороду. Когда лодка его превратилась в едва заметную точку, подъехал к мужикам-хлебопекам сам Хельги-ярл. Пожелал удачи в работе, поговорил о чем-то и, улыбаясь, поскакал в крепость.

– Говоришь, человек с полсорока? – волхв Мали-бор задумчиво переспросил Онгуза. Усмехнулся. – Не велика и дружина…

– Дело не в том, велика или нет, иногда и обученности вполне хватит, – войдя в дверь, резонно заявила Кармана.

Малибор вздрогнул – вот уж проныра-ведьма, все про всех ведает!

– Не так уж они и обучены, – пожал плечами Онгуз. – Это молодшая дружина, отроки-гриди, старших-то да обученных Хельги-князь у себя в Ладоге оставил. Неспокойно, чай, там – в князей стрелы мечут.

– Так ведь промахнулся твой стрелок-человечек!

– Ну, так что? Все равно опаска у князя осталась. Не один, так другой, не тот, так этот. Вот и поостерегся дружину всю с собой забирать.

– Он верно говорит, – усевшись на сундук, заметила жрица. Темные глаза ее смотрели пытливо и строго. – И где Хельги-князь объявил встречу?

– В Заручевье.

– В Заручевье? – подавшись вперед, переспросила Кармана. – Так это ж у нас… А что же он? Мог назначить и на том берегу, в крепости, или рядом.

– Не хочет лишних ушей, – улыбнулся Онгуз. – Не всем он в крепости доверяет.

– Правильно делает, – засмеявшись, кивнул Малибор. – Я б на его месте тоже не доверял тамошним, особенно толстяку Хаснульфу. Этот-то родную мать запродаст за кружку пива.

– Да, Хаснульф ладожан не жалует. Как бы только не снюхался с Всетиславом, – Кармана скривила губы. – Старик женил наконец свою обманную вдовицу-внучку?

– Нет еще, – покачал головой Малибор. – Переменил только имя – теперь Алушка нареченная Изяслава, якобы рабыня бывшая, – жрец злобно выдохнул. – Жаль, мы не распознали подмену на тризне! Тогда мало бы Всетиславу не показалось.

– Пить надо было меньше, – сварливо огрызнулась старуха.

– Кто бы говорил! – ответил волхв. – Ладно, хватит собачиться, мать. Давай-ко лучше помыслим, что нам вечером делать на Заручевье.

– И то дело. – Кармана согласно кивнула и бросила подозрительный взгляд на Онгуза.

– Ты еще здесь, парень? Пожди здесь, во дворе, потом, как поговорим, кликнем. – Она проводила парня глазами, дождалась, когда притворилась за ним дверь, и снова взглянула на Малибора. Поинтересовалась, куда это запропастился молодой волхв, посланец самого Вельведа.

– Рабыню он вчерась на торгу прикупил, – ухмыльнулся жрец. – В амбар увел, тешиться.

– То-то она там орет – слыхала.

– Так он и кнуты с собой взял, и ножи всякие. Вельвед-волхв тоже, помнится, любил вытворять такое. Иную девку бывало, так застегает – у той, бедной, аж кожа слезает. Ну, инда пес с ним, пущай себе тешится, нам он умничаньем своим не мешает.