Властелин сознания
Шрифт:
Тут же вспомнились слова Андрея: «Ничему не удивляйся!» Взяв себя в руки, я ляпнул:
– Здрасьте!
Дед хихикнул, и, сощурившись, спросил:
– Ищешь кого, милок?
Вылитый старичок-боровичок.
– Да, мне сказали, здесь дед Савелий живёт. Не вы ли?
– Он самый.
Я почему-то ожидал, что дед начнёт спрашивать, что, да как, кто послал. Но он молчал, глядя куда-то мимо меня. Сидел и попросту молчал. И мои слова куда-то делись – голова была абсолютно пуста. С трудом преодолев скованность, я спросил:
– Вот хорошо, что я вас нашёл! А то, знаете, чуть не заблудился. Дедушка Савелий, а где же вы живёте?
– А прямо здесь и живу.
– Что, в лесу? Мне сказали, что где-то здесь есть хутор.
– Ну-ка, поворотись!
Я обернулся.
Большую часть поляны занимал двор с рубленой избой. Высокая остроконечная крыша, покрытая красной черепицей, делала дом приземистым. Затейливый водосток в виде раскрытых пастей драконов, как это было ни странно, гармонировал строению. Немного нелепо выглядел сарай, прилепившийся на заднем плане. У сарая была сложена поленница. Забор из одних прожилин стоял только с «передней» стороны, со стороны же леса его не было вовсе. Напротив сарая был ещё погреб – я определил его по конструкции в виде двери и насыпного холма. Туалета, обычного для деревенских построек, я не заметил. Посреди двора стоял настоящий турник (!), который уж совсем не вязался со всем этим.
«Избушка, избушка, стань к лесу задом!» Бред. Я повернулся к деду.
– Откуда это… взялось? – другого вопроса я не придумал.
– Туман в уме твоём, – ответил дед Савелий.
Я стоял, не понимая, о чём он говорит. На всякий случай я ещё раз обернулся – дом стоял на своём месте.
Дед смеялся надо мной.
– Разве всё, что ты видишь – реально? Ты просто уверен, что реально. Реально, потому что видишь, или видишь, потому что реально? Или потому что – уверен?
Вдруг он подпрыгнул, и, пройдясь колесом по траве, оказался под турником. Схватившись за перекладину, он сделал подъём, затем – переворот, другой и, соскочив, повернулся ко мне.
Я открыл рот. Передо мной стоял мужчина средних лет. Бицепсы натягивали материю рубахи, сильная шея была напряжена. Глубокие морщины на лице разгладились, а глаза стального цвета смотрели на меня открыто и свободно.
Тут, словно «спохватившись», дед Савелий сгорбился, и, кряхтя, оглянулся.
– Ну, милок, пойдём в избу. С дороги не грех и поужинать тебе, да.
«Нет, он просто издевается, этот чёртов дед. Ну конечно, это просто гипноз».
Тут и думать нечего. Я последовал за ним.
– Ты милок, верно, думаешь, что это всё – гипноз. Так? – он поднял топор, лежащий на крыльце, и с силой метнул его. Топор со свистом вонзился в колоду, стоящую на другом конце двора, расколов её надвое.
– Так… – нерешительно протянул я.
– Нет. Ты ошибся. Хочешь ли узнать, что это?
– Да нет уж. К чему мне эти фокусы? Что мне с них? – осторожно ответил я.
«Дед» медлил, взявшись за ручку двери. Потом обернулся, опять хитро сощурившись. Голос его стал ясным и каким-то иным. Он вдруг совершенно отчётливо произнёс:
– Не будь слабым, Коля. Разве не за этим ты пришёл сюда? Ты ведь от слабости хочешь избавиться?
Он был прав. Я всегда это знал. Я знал, что ищу здесь силу.
– Тогда заходи. Но помни, что назад дороги нет.
Дед Савелий рывком открыл дверь в избу, пропуская меня вперёд.
Медлить было нельзя – и я переступил порог.
Он, кажется, назвал моё имя.
Глава 5.
И я стал жить у деда Савелия. По его совету я поселился в сарае: снаружи неказистый, внутри он оказался вполне приличным – даже пол был сработан из плотно пригнанных струганных досок. Под маленьким окном стоял топчан с несколькими козьими шкурами, и этого вполне было достаточно в тёплые летние ночи. Осенью я перебирался в избу. В мои хозяйственные обязанности входила заготовка дров, поддержание чистоты во дворе, мелкий ремонт построек, и ещё – вода. Вода была в тридцати метрах от двора – из-под земли бил ключ, наполняя чистейшей влагой небольшое озерцо. Озерцо в поперечнике составляло метра три – четыре, не больше. Из него вытекал ручей, скрываясь в чаще леса. Я должен был наполнять две деревянные бочки, стоящие в огороде, и еще одну – над душем. Летом это был тяжкий труд – дед сам поливал огород, не жалея воды. Иной раз он и сам помогал мне в носке воды, играючи таская по два ведра воды, как заведённый. Бани с паром у Савелия не было, как впрочем, и туалета. Туалет был «природный».
Я никак не мог понять, сколько ему лет. Приблизительный диапазон был таков: от сорока до восьмидесяти. На мои вопросы относительно возраста он не отвечал, только улыбался. И я отстал. Да и не в этом было дело.
Летом мы отправлялись в лес на несколько дней, а то и на пару недель. Мы беседовали, собирали грибы и травы – дед был в них большой спец. Это был заповедник, его территория была довольно обширна, и казалось, мы исходили его вдоль и поперёк. Зимой, долгими вечерами, сидя у очага, продолжались те же разговоры. По мере такого течения времени постепенно у меня складывалось представление о нём, первоначально ошибочное. При первой встрече я был уверен, что судьба свела меня с малограмотным отшельником, эдаким «лесовиком».
Савелий часто отлучался сам, строго настрого запретив мне ходить в деревню самому. Да и честно говоря, меня не тянуло, хотя по логике я должен бы нуждаться в общении. Летом он ходил пешком, набив рюкзак «гербарием» – врачевание в окрестных деревнях приносило ему кое-какой доход. Зимой – на лыжах. Возвращался Савелий с продуктами, самыми необходимыми: соль, спички, хлеб и прочее. Мясо он тоже доставлял из деревни – ружья у нас не было. Это была загадка – где и как оно хранилось? Ведь вся готовка была на нём, и Савелий не допускал меня до «святого». Загадка разрешилась, когда я впервые побывал в погребе. Это было настоящее чудо инженерии.
Погреб был «двухэтажный». Нижний этаж представлял собой ледник с весьма искусно устроенной системой водостоков и вентиляции. Даже в самое жаркое время крышка ледника была подёрнута инеем. На мои расспросы дед туманно объяснял что-то о многослойном покрытии грунта и о досках, из которых была сделана дверь в погреб.
В общем, в этом самом погребе всегда было холодно. Но моё воображение в первый раз поразило ещё и другое. На полках стояли банки и бочонки с соленьями, вареньями и приправами, с диким мёдом, грибами. В отдельном месте – капуста, морковь, лук, чеснок. Под потолком, вперемешку с пучками травы, назначенной защищать от гнили, висели кольца колбас и вяленая рыба. И всё это не портилось и хранилось почти всё лето.
Стоя в этом царстве припасов и пуская слюну, я ощущал довольно приличный холодный сквозняк.
Что касается дикого мёда, то дед добывал его самолично. Как он это делал – мне известно не было. Однажды я застал его за необычным занятием, отчасти проливающим на это свет.
Я вернулся из своего обычного похода за водой. Недавно прошёл дождь, и обувь, намокшая от росы, требовала просушки. Я разулся и поставил сандалии на крыльцо. Савелия не было видно во дворе, но я знал, что он недалеко. Обогнув дом, я нашёл его у края леса.