Властелины ринга. Бокс на въезде и выезде
Шрифт:
В общем, расскажу о том времени, которое провел в Финиксе, как оно мне запомнилось, со всем смешным и печальным, что в нем было.
До сих пор в моих загранкомандировках мне всегда везло на какие-то боксерские встречи еще в дороге. Завязывались интересные разговоры о предстоящих матчах и всем таком прочем. На этот раз ничего подобного не было. Парень на паспортном контроле вяло поинтересовался, на какой бой я приехал. На имя Бриггса он еще хоть как-то среагировал, но вот фамилия Ляховича, хоть тот и чемпион мира в тяжелом весе, говорила ему, по-моему, так же мало, как имя, скажем, Аполлона Григорьева с его двумя гитарами за стеной, которые жалобно заныли.
Я еще подумал, что всем
Американцы не склонны к мазохизму; если они перестают доминировать в каком-то виде спорта или, как в данном случае, составной части этого вида спорта, он просто перестает для них существовать. В общем, начало получилось довольно тусклым.
Зато дальше было весело. Посреди ночи ко мне в номер стали ломиться. Я открыл дверь, собираясь без лишних разговоров въехать в челюсть какому-нибудь перебравшему в баре товарищу, но за порогом стояла Прекрасная Летчица в форме, которая напоминала брючные костюмы Марлен Дитрих. Меня аж пробрало от таких разворотов. В мгновение ока появилась фантазия в духе этакого Ремарка Хемингуэевича или какого-нибудь еще взбаломученного и помешавшегося на революциях романтика тридцатых годов. Прекрасная Летчица по ошибке попадает к Военному Корреспонденту. Он открывает дверь, сжимая за спиной армейский кольт со взведенным курком. Он думал, что это фалангисты, фашисты или еще какие-нибудь анашисты, и решил не прятаться, а Умереть Как Мужчина С Оружием В Руках. Но это оказалась Прекрасная Летчица. У нее бездонные синие глаза и большой бюст, а у него пронзительные зеленые и лицо в шрамах. Ну а потом, конечно, бурная ночь под звуки отдаленных выстрелов, а утром они расходятся в разные стороны. Она на «Харлее» уезжает в туманную даль к своему Самолету, на котором улетит в еще более туманную высь, а он уходит с колонной Борцов За Свободу, потому что он давно уже не просто корреспондент, а сам Встал На Защиту Правого Дела.
В реальности все было несколько проще. Прекрасная Летчица, по ошибке ломившаяся в мой номер, оказалась при ближайшем рассмотрении стюардессой очень средних лет, да и корреспондент, м-да, прямо скажем, продукт уже не самой первой свежести. И унеслась она не верхом на «Харлее», а верхом на чемодане на свой одиннадцатый этаж, да и мысли корреспондента на самом деле были далеки от романтических: сколько с него по приезде в Москву возьмут в автосервисе за побитую по причине его собственного идиотизма машину.
Однако сон уже был перебит, и почему-то разыгрался аппетит, а потому я пошел в бар, где ко мне отчаянно приставала одна дама, разительно похожая на столь же нетрезвую женщину-математика, которая не давала Штирлицу встретиться с агентом. Кокетничала она оригинально: пыталась оттяпать у меня кусок мяса. Ну, этого я допустить не мог. Ваш обозреватель, хоть он и не военный корреспондент, и кольта у него не было, сумел отстоять и свое мясо, и свою девичью честь.
Чем дальше, тем здесь становилось веселее. В четверг прошло взвешивание участников главного боя, Ляховича и Бриггса, на которое я не по своей вине опоздал, а в пятницу проводилось взвешивание боксеров, выступающих в предварительных поединках. Жалеть о том, что я посетил сие мероприятие, мне не пришлось.
Все шло ни шатко ни валко ровно до тех пор, пока не появился Дон Кинг. Он вышел на сцену и толкнул речь о том, как он всех здесь любит, американцев, мексиканцев, которых в Аризоне очень много, и вообще все человечество, и какой потрясающий день завтра здесь будет, и какие прекрасные бои все увидят. И вдруг стало абсолютно ясно, как мало значит, что говорит оратор, и как важна личность самого оратора. Люди постепенно просыпались, а проснувшись, начали заводиться. К десятой минуте речи Дона в огромном зале не было ни одного скучающего лица. Попробовал бы кто-нибудь из нас выступить с подобной речью, его бы согнали с трибуны поганой метлой, а тут, поди ж ты, все счастливы.
Взвешивание прошло на ура. Дон тем временем комментировал все происходящее, иногда переходя на стихи. Аудитория уже ела из его рук. Ну а, покорив всех здесь, Кинг отправился в огромный мексиканский ресторан, куда пригласили и меня. Поначалу я считал людей, которые подошли к Кингу, чтобы сфотографироваться с ним, но после тридцати перестал. Дон не отказывал никому, отвлекаясь от еды и ни разу не состроив недовольной мины. Вот бы у кого поучиться нашим отечественным звезденкам и звездунчикам, которые начинают ощущать себя небожителями, едва высунув нос из лужи, в которой до сих пор обитали. Кинг быстро со всеми поладил, и вот уже метрдотель, красивая и разбитная мексиканка средних лет, стала называть его Донни. Он не возражал.
У Кинга много поразительных талантов. Один из них – умение поднимать настроение окружающим, и они ему за это благодарны. Надо было видеть, с какими лицами к нему подходили официантки. Только не говорите, что они улыбались в надежде на чаевые. За чаевые так не улыбаются. Трапеза наша уже подошла к концу, и тут веселая девушка, внешне похожая на несколько упрощенный вариант Сальмы Хайек, может быть, просто без тонны косметики, спросила его: «Чего хочешь на десерт, Дон?» – и тот ответил в ту же секунду: «Тебя, солнце мое».
Но на этом Кинг не закончил программу по осчастливливанию местного населения. Вся наша компания повалила в огромный супермаркет. Кто не видел американского супермаркета, тот понятия не имеет о том, что такое настоящее изобилие еды. Дон ходил среди всего этого богатства и, как ярморочный зазывала, рекламировал завтрашний матч: «Все приходите завтра на бой. Вы даже представить себе не можете, что это будет. Белый Волк Сергей Ляхович против Шэннона Бриггса. Зубы полетят во все стороны, когда эти гиганты сойдутся на ринге. Вы увидите кровь, пот и слезы. И еще море страстей. Приходите посмотреть на настоящую драму, нечего пялиться в ящик, так можно прожить жизнь, не заметив жизни…»
И все раздавал и раздавал автографы и со всеми фотографировался. Где он в семьдесят пять лет берет силы на все это?! Через десять минут весь магазин, забыв про еду, этакой сороконожкой топал за ним следом, как вагоны за паровозом. Сколько билетов Дон продал таким образом? Думаю, что немало.
Потом мы расселись по машинам и поехали в отель. Первым со старта ушел «Форд Мустанг». Шофер у него был еще тот. Сначала он, как на автогонках Индии-500, сделал несколько кругов по овальному двору, временами наезжая на бордюры (хорошо, что не на людей), а потом, словно набрав обороты, вылетел на улицу. Парень, который сидел рядом с шофером в нашей машине, сказал ему: «Только не надо ехать как этот „Мустанг“». «Ну что ты! – ответил шофер. – И не подумаю!» В ту же секунду он вдавил педаль газа в пол, мгновенно набрал скорость и тоже сделал несколько кругов по овальному двору. «Тебе же сказали, не надо ехать, как тот „Мустанг“», – застонал один из моих попутчиков. «А разве я так еду? – ответил шофер, заламывая очередной вираж. – Я же на бордюры не наезжаю!» После этого автомобиль, наконец, вырвался на оперативный простор. Мы находились уже в пригороде Финикса, и пейзаж здесь был абсолютно сельский. Мимо нас толпой пролетали пальмы и кактусы. Один из попутчиков тем временем углядел совершенно потрясшее его рекламное объявление и все никак не мог успокоиться: «Нет, ты видел, ты видел? Фильмы для взрослых по двадцать пять центов за штуку! Двадцать пять центов!» А машина тем временем все неслась и неслась. Как ведет, сукин кот! Я бы уже давно своим бампером пересчитал задницы всем машинам. «Двадцать пять центов! Да за такие деньги даже позвонить никуда теперь нельзя. А тут кино с бабами за двадцать пять центов! Еще бы живьем их за двадцать пять центов, и совсем была бы не жизнь, а малина!»