Властимир
Шрифт:
— Где?
— А вот!
На груди, плечах и руках выше локтя у гусляра были ясно заметны красные пятна ожогов и царапины — точь-в-точь в тех же местах, что князь видел ночью после сражения с ведьмами. Властимир осторожно коснулся одного пятна:
— Это что — тоже мне мерещится?
Буян рассматривал следы и не спешил поднимать глаза.
— Ведаю я, княже, что за сомнения тебя гложут, — наконец тихо промолвил он. — Да только и сам я в толк взять не могу, что случилось. Не было меня там, а откуда это все взялось — не заметил. Прости!
— За что
— Не я это! — вскрикнул гусляр. — И как случилось — не ведаю… может, какая иная сила вмешалась — того теперь уже не узнать…
Он умолк, и Властимир заметил, что Буян внимательно смотрит на его левую руку. Князь перевернул ее ладонью вверх и, уже ничему не удивляясь, увидел на ладони темный, словно испачканный сажей след, выглядевший как цветок.
— Разрыв-трава, — прошептал он. — Значит, он не упал тогда?
Гусляр взял его руку, разглядывая отпечаток.
— Выходит, так, княже, — сказал он весело. — Тебя боги хранят, надо понимать. Счастливец ты — цвет разрыв-травы у тебя в руке сгорел — знать, клад тебя где-то ждет богатый.
Он весело улыбался, глядя на лицо князя, но тот отмахнулся почти сердито:
— На что мне клад искать? Я свой, кажется, уже сыскал.
Он умолк, и Буян потом так и не смог разговорить его и выспросить, что же случилось в Купалину ночь.
На следующий день они с Беляной отправились дальше. Жители деревни указали им прямую дорогу до ближайшего города, и на другой день всадники осадили коней у столба с указателем: «К Ореховцу».
— Что я говорил? — подбоченился Буян. — Послушай ты меня тогда, княже, мы бы уже давно в Ореховце были. Чуяло мое сердце, что лежит наш путь через этот город, а ты мне верить не хотел. То судьба наша!
— Давно я понял это, Буян, — сказал Властимир, — но, коли поехали бы мы сразу до Ореховца, ничего бы этого не было.
Он показал на свою ладонь со следами цветка разрыв-травы, и гусляр кивнул в знак согласия.
Путь до Ореховца оказался неблизок. Город стоял всего в ста верстах ниже по течению реки от деревни, где справляли Купа-лу, но река вилась, словно змея, и приходилось объезжать все ее низины. Прямая дорога до города открылась на второй день.
Ореховец, как показалось на первый погляд, был поболее Резани. Стоял он на холме на берегу реки. Дорога к главным его воротам тоже шла с холма на холм, позволяя издалека разглядеть город. Леса отступили, от города почти на версту, а где и поболее, оттесненные посадами. Только заповедная роща осталась у самой стены.
Гладкий холм с ровными склонами был поднят повыше рвом и насыпью, на которой стояла рубленная из дубов стена с башнями сторожи. Над распахнутыми воротами башни были выше. Мост из бревен, поднимаемый на цепях толщиной с тело взрослого человека, лежал поперек рва, стенки которого тоже были сложены изнутри из бревен, как в колодце. Отведенные воды реки плескались там, на две сажени не подступая к стенам. А на вершине соседнего холма, где придержали коней наши путники, были видны тесовые крыши домов и маковки княжьего двора, но по мере того, как они спускались с холма, ближе к городу крыши становились ниже, прячась за стены.
Река огибала город слева, и с той стороны можно было увидеть причалы и стоящие на якоре корабли и челны.
Дорога, по которой путники подъезжали к Ореховцу, не пустовала — несколько телег, всадников и пеших странников шли в город и из него. Ехавший впереди Буян говорил не умолкая:
— Река эта, княже, именуется Доном. Севернее она к Итилю так близко подходит, что от одной реки до другой можно за день не спеша доехать. Ореховец — град торговый. Корабли по Дону до самого моря доходят. Я сам в Ореховце не бывал, но отец мой в юности здесь проезжал, когда за море ходил. Отец-то мой по всём морям плавал, про все страны знал не понаслышке.
У ворот их остановила стража — витязи княжьей дружины. Двое загородили копьями дорогу, а третий, постарше, спросил:
— Что за люди? Откуда едете и по какому делу?
— Люди мы славянского языка, а едем из города Резани, что на реке Оке к северу отсюда стоит, — честно ответил Властимир. — Мне имя — Властимир сын Улеба. Я князь…
— Князев ближник он, едет по делу резанского князя мимо Ореховца в Киев, — нагло перебил его Буян, выезжая вперед. — Мне же имя Буян сын Вадима из Новгорода, а это сестра моя, Беляна.
— Ты что, белены объелся? — шепотом напустился на гусляра князь. — Почему опять мне слова не даешь сказать?
— Да никто из славян не поверит, что князь просто так, как простой витязь, путешествует, да еще в таком обществе — гусляр и девушка. И неужели ты, княже, всем и каждому будешь рассказывать, что едешь со Змеем ратиться? Иль я тебя мало учил?
— Учил ты меня достаточно, но коли есть в этом городе князь, то я должен явиться перед ним под своим именем, не таясь, — все-таки ровня ему!
Буян замолчал и отъехал назад.
Сторожа, казалось, не обратили внимания на их перебранку.
— А по какому делу вы через Ореховец едете? Дорога на Киев в стороне отсюда лежит, — спросил старший охранник.
Властимир не успел ничего ответить, как опять вперед вылез Буян:
— Так ведь слава про Ореховский торг на весь свет гремит. О нем даже в Новгороде говорят с почтением — богатый-де торг да гостями именитый…
Такая лесть оказалась приятной сторожам.
— Вовремя вы приехали, — молвил старший. — Сегодня последний день летнего торжища — может, еще успеете поглядеть на товары и гостей!
По его знаку воины подняли копья, и путники проехали в город.
Когда они ступили под арку ворот, старший заметил у седла в тороках Буяна гусли.
— Слушай, молодец, — остановил он Буяна. — Ты часом не гусляр?
— Гусляр, — довольно кивнул тот.
— Что ж сразу-то не сказал? — обрадовался старший. — Князь наш, Мал, большой охотник до песен и игры струнной. У него сегодня пированьице, так поезжайте прямо туда — коли ты голосом так же хорош, как видом, пожалует он тебя, да и прочих. Коль что попросишь, не обидит.