Властимир
Шрифт:
Вот ведь упрямый! Буяну стало весело. Он еще посмеется над глупым старичком, а пока глотнет этой водички — от нее силы еще больше будет, тогда он сам себе хозяином станет.
От резкого движения чара едва не выпала из руки, но гусляр удержал ее и осушил одним глотком.
Он ожидал огня, текущего по жилам, пробужденной силы, рвущейся на борьбу, но на языке остался вкус простой родниковой воды. Гусляр вскинул на Чистомысла глаза, прося ответа, но тот просто протянул руку:
— Идем!
И Буян поднялся, легко, как прежде. От испуга он остановился у своей лавки, не решаясь сделать следующего шага, но волхв взял его за локоть и сказал:
— Иди, не бойся! Испил ты цвет-воды в первый раз слишком много. Кабы сейчас не принял чары из рук моих, осталась бы в тебе сила мертвая — не снесла бы тебя земля-матушка. Но принял ты чару второй раз — и воскрес-исцелился. И то, что пришло к тебе с цвет-водой, так с тобой и останется!
Опираясь на руку Чистомысла, Буян вышел из избушки и со двора. Там, не удержавшись, он прислонился к бревнам тына и задышал полной грудью. Подумать только, двое суток назад в это же самое время он прощался с жизнью, а теперь все изменилось. Он жив, здоров и свободен. Жизнь прекрасна, и великие боги, что охраняли его, не отдали Смерти-Морене!
С высоты холма открывались нескончаемые дали, какие уже видел Буян в недавнем вещем сне-полете. Всюду, сколь хватало глаз, раскинулась страна лесов, владения Святобора. Волнами вздымались холмы, кое-где искрами сверкали реки и озера, а порой и светлые пятна полян, лугов и распаханных полей. Надо всем этим стоял высокий купол неба, где только-только пропадали звезды, а заря едва начала расписывать своими красками его края. Воздух был чист и прозрачен и пах свежо, как бывает лишь ранним холодным утром. Ветер стих, листья на деревьях молчали, не было слышно даже птиц — все будто ожидало чего-то чудесного от зари.
— Смотри, Буян, — легла на плечо рука Чистомысла, не порушив светлого очарования в душе гусляра. — Смотри… Что видишь там?
— Звезды гаснут, — тихо отозвался тот. — Зоря-Зорюшка занимается, лес росой умывается, новый день начинается. — И добавил неожиданно для себя, но уверенно: — Новый путь открывается…
Волхв незаметно кивнул, словно эти слова и были главными сегодня, но вопросил:
— А над самой землею, там, на юге? Что это?
Небо там, куда указывал Чистомысл, было серо-багровое, словно Зоря собрала по краям всю ночную тьму. И среди этой тьмы увидел Буян яркую мерцающую точку, что одна светила ярче всех звезд и горела красным светом, как кровь. Он ни разу не видел ее, но по сказаниям знал и сам пел о ней столько раз, что узнал с первого взгляда.
— Глазам не верю! — воскликнул он. — Неужели знамение? Красная звезда?
— Она, — ответил Чистомысл. — Имя ей звезда Полынь. Видна она только на рассвете, в то время, когда солнце касается окоема. И видит ее лишь тот, кто рожден для нее, кого она избрала. Смотри, Буян, смотри на нее — она твоя.
Свет Полынь-звезды лился гусляру в очи, а в памяти всплывало все, что слышал он о зловещих знамениях и бедах, что грядут с появлением Полыни на небе. Раньше он почитал эти легенды за небылицы и посмеивался в душе, когда пел девушкам и детям, просившим поведать что-нибудь по-страшнее. Но он никогда не думал, что Полынь изберет его.
— Объясни мне, Чистомысл, — попросил он, — что значит это?
— Твой путь начертан богами, Буян, на тебя пал их выбор. Знал я, что гусляр едет, коня у моих ворот осадит, и ждал его. Тебя ждал, Буян. Звезда эта укажет тебе дорогу. Как покинешь этот дом да заночуешь в дороге — встань пораньше, взгляни вокруг — где сияет звезда Полынь, туда и путь держи. Чуть свернешь с пути — исчезнет Полынь, напрасно будешь искать ее. Путь свой до срока завершишь, а зло все равно на мир сойдет.
— Но, Чистомысл, мне ли биться со злом? Я — гусляр, мое дело — гудение струнное да песня звонкая…
— Были, — строго оборвал волхв. — Изгнал тебя Новгород, так послужи своему языку, всему народу земли нашей. Будет тебе встреча в пути, она цель и смысл укажет, по ним и следуй. А потом — на себя надейся и на сердце свое вещее. Помни — испил ты не из простого источника: тот родник реку Смородину питает, а она свои воды во все реки несет, по всей земле течет. Родники мудрость и силу земли хранят, вода их особая, не каждому дается. Кто из родника испил — родине присягнул, кто родник обиходил — родину приукрасил, кто родник засыпал — родины да памяти лишился. И твоя душа, что родник, чиста — это родина на тебя глядит…
Голос волхва слабел, удаляясь, и уже казалось Буяну, что говорит с ним сама звезда Полынь.
Два дня спустя, отдохнув и выслушав последние напутствия, гусляр покинул одинокий дом и направил бег коня на юго-восток, в самые дебри Мещерского заповедного бора.
ГЛАВА 3
Едва год просидел Рюрик один после смерти Синеуса и Трувора на столе Новгородском, а на третий год в страну под его началом и по его призыву хльтнули варяги, Рюрик едва успевал раздавать им должности посадников или князей там, где природных князей не было. Посаженные варяги поначалу вели себя со славянами тихо, но потом почуяли власть и силу, и вскоре то один, то другой шел войной на соседний город и порой завоевывал его. Редко какой славянский князь, подвергавшийся нападению, мог защититься от врагов — разве что город был слишком мал и беден для ва-ряжьих ненасытных глаз, или стоял на отшибе, отгородившись лесами и болотами, или же князь попадался воинственный и давал отпор варягам.
А на славянских землях и без варягов росли города — крупные поселения скоро обрастали посадами, возводили крепость-детинец, и на земле появлялся новый город. Там, где власть Рюрика не признавалась, местные воеводы дружинников сами становились князьями.
Воевода и волхв Резанец на берегу Оки основал маленькую крепостцу. Именно он первым задумался об объединении славян-вятичей под властью одного князя, а не многих старейшин. Всю жизнь положил он на достижение этой своей мечты и ее же завещал сыну воплощать с молодых ногтей. Сын продолжил дело отца вместе с братьями, а при его уже сыне, Улебе, внуке воеводы Резанца, крепость стали именовать Резанью, а ее воеводу — князем.
Улеб унаследовал от отца и деда небывалое честолюбие и жажду возвыситься. В те поры варяги много пошаливали вокруг, грабя и зоря вятичей. Изверги родов и жители разоренных деревень стекались под сильную руку князя Улеба, ставили дома в крепости и вокруг, иные, потеряв все, шли на самый княжеский двор — в дружину или же в услужение. Когда же варяги стали брать верх в городах, становясь князьями, из тех городов порой тоже убегал люд, и многие шли в Резань или в другой такой же город, где правил свой князь, не чужеземец. Князь Улеб принимал всех, и город его рос неч по дням, а по часам.