Властитель человеков
Шрифт:
Минуя двухэтажное деревянное здание Американского клуба, мы заметили, что балкон разукрашен цветами и гирляндами из вечнозеленых кустарников, а на флагштоке на крыше развевается флаг. На балконе дымили сигарами Стэнци, наш консул, и Аркрайт, владелец золотых рудников. Мы помахали им давно не мытыми лапами и выдали по ослепительной светской улыбке, но они повернули спину, словно нас и не видели. А не так ведь давно мы все вместе играли в покер, правда, до первого случая, когда Ливерпуль потянул из-за пазухи комплект запасных тузов.
По всему было видно,
Еще немного пройдя, мы увидели Пендергаста, священника, проживавшего в Соледаде, чтобы строить тут церковь. Преподобный стоял под кокосовой пальмой в черном куцем альпаковом пиджачке и с зеленым зонтом в руках.
– Ах, мальчики, мальчики, – сказал он, взирая на нас сквозь синие стекла очков. – Я вижу, дела совсем плохи. Неужели дошли до крайности?
– До самой последней крайности, – сказал я ему. – До мельчайших дробей.
– Сколь прискорбно, – сказал Пендергаст, – видеть своих земляков в таких обстоятельствах.
– Что ты мелешь? – сказал Ливерпуль. – Я отпрыск аристократической английской фамилии.
– Заткнись! – сказал я Ливерпулю. – Ты на территории иностранной державы.
– И в такой торжественный день, – продолжал Пендергаст, – в этот светлый великий день, когда мы торжествуем победу над злом и рождение христианской цивилизации.
– Мы приметили, – говорю, – преподобнейший, что город украшен цветами и флагами, но не сразу сумели смекнуть, что за день вы тут празднуете. Не листали давненько календаря, даже толком не знали, лето сейчас или осень.
– Вот вам по доллару, – говорит Пендергаст и достает две здоровенные серебряные чилийские монеты. – Ступайте, ребята, и проведите этот праздничный день как подобает.
Почтительно поблагодарив его, мы затопали дальше.
– Пожрем? – спросил я Ливерпуля.
– Ты спятил, – сказал Ливерпуль. – Кто на жратву тратит деньги?
– Хорошо, – сказал я, – раз ты так ставишь вопрос, выпьем по маленькой.
Зашли мы в кабак, взяли с ним кварту рома и сразу на взморье, под сень кокосовой пальмы, чтобы отметить там праздничек.
Поскольку я двое суток кормился лишь апельсинами, то ром возымел свое действие, и я сразу почувствовал, что терпеть не могу англичан.
– Вставай, Ливерпуль, – говорю, – вставай, жалкий выходец из конституционно-монархической деспотии.
Сейчас ты получишь еще один Банкер-Хилл. Пендергаст, благороднейший из людей, велел нам отметить праздник подобающим образом, и я сделаю все, чтобы его деньги не пропали впустую.
– А поди ты туда и туда, – сказал Ливерпуль.
И я навернул ему левой по правому глазу.
Ливерпуль был когда-то заправским бойцом, но алкоголь и дурная компания сделали из него тряпку. Через десять минут он лежал на песке и просил пардона.
– Поднимайся, – сказал я, лягая его под ребро, – поднимайся и следуй за мной.
Ливерпуль поплелся за мной, вытирая кровищу со лба и под носом. Я привел его прямо к дверям Пендергаста и попросил преподобного выйти на улицу.
–
– Боже мой! – сказал Пендергаст, помахивая руками. – В такой день устроить побоище! В светлый день Рождества!
– В светлый день Рождества?! – сказал я. – К чертовой бабушке!! Разве сегодня не Четвертое июля?
– Счастливого Рождества! – закричал красно-бело-синий какаду.
– Уступлю за шесть долларов, – сказал Бибб-Попрыгун. – Птенец перепутал свои цвета и не разбирается в праздниках.
Я интервьюирую президента
(Вряд ли кто-нибудь успел забыть, что месяц тому назад удавалось купить круговой билет в Вашингтон и обратно со значительной скидкой. Чрезвычайная дешевизна этого билета подвигла нас обратиться к некоему остинскому гражданину, принимающему общественные интересы близко к сердцу, и занять у него двадцать долларов под залог нашего типографского станка, а также коровы и под поручительство нашего брата вкупе с небольшим векселем майора Хатчинсона на четыре тысячи долларов.
Мы приобрели круговой билет, две венские булочки и изрядный кусок сыра, каковые вручили одному из наших штатных репортеров с заданием съездить в Вашингтон и взять интервью у президента Кливленда, по возможности натянув нос всем прочим техасским газетам.
Наш репортер вернулся вчера утром по проселочной дороге. К обеим его ступням были аккуратно привязаны куски толстой, сложенной в несколько слоев мешковины.
Оказалось, что он потерял круговой билет в Вашингтоне и, разделив венские булочки, а также сыр, с искателями должностей, которые несолоно хлебавши возвращались к себе тем же путем, добрался до дому голодным, с волчьим аппетитом и в надежде на сытный обед.
И вот, правда с некоторым запозданием, мы печатаем его сообщение об интервью, взятом у президента Кливленда.)
Я – старший репортер «Роллинг стоун». Примерно месяц тому назад главный редактор вошел в комнату, где мы сидели, беседуя, и сказал:
– Да, кстати. Поезжайте в Вашингтон и возьмите интервью у президента Кливленда.
– Ладно, – сказал я. – Счастливо оставаться.
Через пять минут я уже сидел в сказочно пышном пульмановском вагоне и трясся на пружинном плюшевом сиденье.
Не стану рассказывать подробности моего путешествия. Мне предоставили карт-бланш и велено не стесняться в расходах, если у меня будет чем их оплатить. Ублаготворение моего организма было предусмотрено на самую широкую ногу. И Вена, и Германия прислали яства, достойные моего взыскательного вкуса.
В пути я всего лишь раз сменил вагон и рубашку и с достоинством отказался разменять два доллара какому-то незнакомцу.
Виды по дороге в Вашингтон разнообразны. Их можно созерцать в окно, а стоит отвернуться, как они же поражают и чаруют взор в окне напротив.