Властитель Вселенной (Империя Тысячи Солнц - 2)

Смит Шервуд

Они стояли в гулком, высоком нефе собора, смутно знакомого Осри, когда Брендон протянул руку и выключил голограмму.

– Я тоже знаю места, где нас никогда не найдут враги.

До Осри донесся негромкий щебечущий, неприятно скребущий по нервам звук: эйя. Брендон с рассеянным видом покосился в сторону. Вийя не повернула головы.

– Пошли, - сказал Брендон так тихо, что его было почти не слышно сквозь шелест тианьги.

Вийя не ответила. Вместо этого она повернулась, нажала новую клавишу, и комната сменилась унылым

пейзажем: дымящиеся на горизонте вулканы, а над головой - штормовое, покрытое рваными облаками небо.

Брендон вышел.

Осри вышел за ним, радуясь возможности отвернуться от Вийи и ее мрачного пейзажа - как он догадался, должарианского.

Вернувшись в свой кубрик, Брендон легонько хлопнул ладонью по своему пульту, включая компьютер. Быстро набрав команду, он выпрямился и постоял немного, глядя на дисплей и потирая пальцем челюсть.

Заглянув ему через плечо, Осри увидел, что тайные файлы исчезли. Все внутри него как-то нехорошо сжалось, пока Брендон не рухнул в кресло и не расхохотался.

Загудел коммуникатор. Вспотевшими пальцами Осри включил его.

– Мы тебя заждались, Школяр, - послышался знакомый зычный голос Монтроза.
– Ты ведь не хочешь, чтобы твой отец ел остывший чжчж, нет?

– Ни за что, - хрипло ответил Осри. Он бросил еще один взгляд на Брендона - тот все еще сидел обхватив голову руками и смеялся - и вышел.

Омилов отодвинулся от стола, глядя в лицо сыну. Монтроз с Ивардом обсуждали вина.

Обед, которым угостил их Монтроз, заслуживал самых превосходных оценок, и кок изо всех сил старался поддерживать легкий и непринужденный разговор. Однако усилия его увенчались лишь частичным успехом: Осри по большей части молчал. Не злобно, но молчал.

Он вздохнул, размышляя, что делать дальше. Тем временем остальные разговаривали. Блюда появлялись и исчезали. И беседа, хоть в ней участвовали и всего трое, была достаточно веселой. При том, что он десять лет как отошел от придворной жизни, Омилов без труда поддерживал беседу на любую тему, сам размышляя совсем о другом. Лицо Иварда раскраснелось от волнения и спиртного, и он охотно участвовал в разговоре - когда не погружался в мечты. Омилов даже не обратил бы внимания на такие мгновения, если бы не хмурые взгляды, которые бросал на того Монтроз.

Впрочем, Омилов оставил переживания за мальчика врачу, знавшему их причину; самого же его больше тревожил собственный сын. Похоже, тот оставил свою злость на разбитом астероиде, но она сменилась более серьезным настроением, проявлявшемся в почти незаметном жесте, которым Осри с детских лет выдавал царивший в душе разброд: непроизвольном потираний указательным пальцем одной руки по костяшкам другой. Еще раньше он имел привычку глодать эти костяшки, иногда до крови; когда леди Ризьена обнаружила это, она каким-то образом истребила вредную привычку. Нервное движение осталось.

Наконец обед завершился, и Омилов начал прикидывать, как бы ему поговорить с сыном наедине.

– Что теперь, Себастьян?
– спросил Монтроз, относя посуду в моечную машину.
– Игра или, возможно, дуэль со смертельным исходом?
– Он махнул рукой в сторону шахматной доски и улыбнулся.

– Ни то, ни другое, благодарю. Я тут порылся вчера в вашем каталоге и нашел оперу, которой не слышал много лет: "Трагическую историю Макклома Сингха".

Монтроз невесело улыбнулся.

– Я не удивляюсь тому, что она вышла из моды: покойному Эренарху ее мораль вряд ли приходилась по вкусу.

Омилов испытал легкую досаду.

"Даже рифтеры ощущали угрозу, но Геласаар отказывался видеть ее".

– Отлично, Себастьян, пусть будет "Трагическая История". Хороший урок нынешним временам. Осри, ты не против?

– Спасибо, - ответил тот механически-вежливо, - но я, пожалуй, лучше пойду.

– Мой сын так и не научился любить оперу, - сказал Омилов.
– Возможно, нам лучше отложить ее до другого раза...

– Нет, папа. Я правда хотел бы отдохнуть, - сказал Осри и вышел.

Омилов подавил вздох. Монтроз поколдовал с пультом, свет померк, дальняя стена лазарета дрогнула и исчезла, сменившись панорамой звездного неба. Картина двинулась вниз, и вместе с мощными, полными скорби звуками увертюры Тамильского в поле зрения показалась пылающая планета.

"Велликор, - подумал Омилов.
– Спустя шесть столетий все еще мертвая планета. Сколько таких добавилось за последние недели?"

А потом он забылся, захваченный историей Прерогата Сингха, который в нарушение клятвы передал Лишенному Лица анафему Верховного Фаниста Габриэля - анафему за зверства на Велликоре. Драматическое отречение Сингха от присяги и его самоубийство привели к изоляции Панарха от его сторонников, низвержению и смерти.

Начался первый акт. Загремели трубы, исполняя музыкальную тему Сингха.

Ивард вдруг шмыгнул носом, и Монтроз взмахом руки остановил изображение.

– Что с тобой, Ивард?

"Он действительно встревожен", - подумал Омилов.

– Нет, ничего. Извини. Я, наверное, задремал, а потом услышал эту музыку и решил...
– Ивард вытаращил глаза на голограмму.
– Это же Прерогат Сингх!

Теперь настал черед удивляться Омилову.

– Ты знаешь "Трагическую историю" Тамильского?

Если не считать бесконечных вальсов, которые Монтроз играл для паренька, когда тот просыпался от кошмарных снов, Ивард до сих пор, казалось, не проявлял никакого интереса к музыкальной коллекции Монтроза.

– Тамильского? Нет, такого не знаю, но Сингх был одним из самых знаменитых Невидимых, и мне нравятся...
– Он осекся и ссутулился.

Монтроз рассмеялся - судя по всему, он понимал, что происходит.

– Говори, Рыжик.

Ивард недоверчиво покосился на Омилова, словно ожидая насмешек.