Властители и судьбы
Шрифт:
— Но пройдут годы! — возмутился Язон.
— Но пройдут годы и для меня. Можешь предложить более разумное — предлагай.
Язон был беден, поэтому — бессилен. Пелий понимал его безопасность. Язон поразмышлял и выразил согласие. Что мог еще выразить Язон? Пелий предложил построить корабль, собрав героев Греции. Первую сумму выложил Пелий. Он был убежден, что Язон погибнет, странствуя. Пелий посоветовал сообщить героям, что золотое руно дележу не подлежит, ибо является принадлежностью рода Язона, принадлежность же рода — священна. Разгоряченный собственной доброжелательностью,
Много величайших героев откликнулось на призыв Язона: Реракл, Калаид и Зет, сыновья Борея, Кастор и Полидевк, сыновья Зевса и Леды откликнулись. Пузатый Мелеагр, осатаневший от охот и дебошей матери, Мелеагр, царь Калидона, подарив царство матери, — откликнулся. Идас и Линкей; кормчий Тифий, которому было безразлично, куда плыть, лишь бы — вдыхать воздух моря; высокомерный Клитий; благородный Теламон; Орфей, изгнанный из всех царств Эллады, ибо ни один царь не мог выдерживать его гипорхемы, — много величайших героев откликнулось на призыв Язона.
Только царь Фессалии Адмет не откликнулся. Он прикинулся полоумным. Когда Кастор и Полидевк явились призвать Адмета, он запряг осла и котенка и направился пахать поле, используя вместо плуга медную тарелку.
— Окончательно ополоумел Адмет, — посожалел Кастор.
Но не так ополоумел царь Фессалии, как это казалось. По отбытии героев ему представлялась возможность жениться на дочери Пелия Алкестиде. Укротитель зверей, рассеянно запрягающий в колесницу льва и медведя, не так уж ополоумел Адмет.
Десятивесельный корабль построил Арг и назвал «Арго». При назначении предводителя, естественно, выбор пал на Геракла. Но Геракл ощутил в интонациях Язона обиду. Но предводителем выбрали Язона».
Медея перевернула двенадцатую табличку.
«Я предугадывал, Медея, все: когда у собаки возникнет простуда, когда у Эета возникнет прыщик на нижней губе, в какой час родится мой сын, якобы мой. Развлечения? Изумительное развлечение у меня было: я расчесывал гребнем усы — то к подбородку, то к векам. Страсти? Изумительные страсти, заранее предугаданные! Мечты? О чем я мог мечтать, зная доподлинно, что осуществится, что — нет? Жизнь моя — жизнь водоросли: видимость передвижения, когда колеблется вода, но корень водоросли недвижимо погружен в дно.
Ты полюбишь Язона, ибо небогата Колхида юношами так пропорционально сложенными, так храбро направляющими свой парус между Симплегадами.
Тебе предстоит ждать Язона десять лет.
Не подумай, Медея: не предскажу ничего больше, иначе твое существование будет мучительно и безнадежно».
Медея ждала Язона.
Она ждала героя, а девушке, ждущей героя из легендарной страны, все юноши вокруг представляются невзрачными и обыденными.
У дворца Эета гавань, она миниатюрна, для одного судна. Возле газани квадратная роща; низкие пальмы и каштаны. За рощей — заросли самшита. Цветут каштаны. Кроны каштанов уставлены желто-белыми вазочками.
Медея лизнула лист каштана. Сладок лист, как лист липы.
Скиф ожидал Медею.
Алый череп Скифа пылал, как факел.
Скиф никогда не называл своего имени. Он однажды нацарапал на дощечке: «скиф». Так и окликали его. Скиф был нем. Но разговор с ним был возможен: Скиф умел внушить собеседнику свою мысль.
Скиф был царем четырехугольной Скифии, расположенной между Доном и Дунаем.
Соседние племена — меланхелены, будины, андрофаги, тавры, меоты — боялись Скифа. Скифа опасались даже цари Ассирии. Даже цари Урарту. Они помнили случай разграбления Скифом Тейшебаини.
Облегченные войлочные кибитки Скифа шли быстро. Воины Скифа насыщались кровью первого убитого врага; насытившись, преисполнялись доблести, пощады не знали. Головы убитых бережно водружались возле ног царя, количество голов определяло степень отваги. Снятие кожи с убитых — практиковалось. Ни одна кожа так не мягка и не прочна, как человеческая. Покрышки для колчанов, утиральники, плащи — эти предметы из человеческой кожи знаменовали героизм.
Сам Скиф цедил вино из черепа царя меотов. На голове Скифа остроконечный башлык из войлока, украшенный золотыми кружками, на запястьях золотые браслеты, шею обрамляет золотой массивный обруч, украшенный по концам изображениями двух конных скифов. Ложе царя облицовано пластинками слоновой кости.
Много рабов у Скифа. Они ослеплены, чтобы не убежали.
Много женщин у Скифа. Много дочерей и сыновей, но который ребенок его — Скиф и не пытался разузнавать.
И состарился царь, властвуя.
Он не целясь попадал из лука в кольцо, стреляя с колена.
Много собак у Скифа, но была одна собака величиной чуть меньше медведя. Это она, большая собака, зацепив зубами за одежду царя, принесла его в столицу возле Дуная.
Тавры выкрали ненавидимого Скифа; язык царю — вырвали: тщательно подготовили царя к жертвоприношению. Уже наточил жрец бронзовый нож. Избивали Скифа тавры, по плечам и ключицам били цепями; по тем частям тела, под которыми сердце и печень.
Но собака, пробежавшая за ворами от нижнего течения Дуная до Крыма, собака прошла неторопливо к жертвенному алтарю, и расступились тавры в замешательстве. Собака подняла связанного Скифа легко, как прутик, и побежала, не проявляя торопливости.
Опомнились тавры: приспособив луки, столько раз выстрелили, что собака покрылась опереньями стрел, как птица. Но бежала собака, не проявляя торопливости.
Тогда, не оседлывая коней, организовали тавры погоню. Но как долго можно проскакать на одном коне, да еще не оседланном, да еще галопом?
Она добежала до нижнего течения Дуная и упала, выронив Скифа, истекая кровью. Собака шла по степным тропам, протоптанным турами да байбаками, торчащие стрелы цеплялись за бурьян, бередя раны.
Тогда изуродованный в плену Скиф повынимал стрелы из ран собаки, наложил на раны лекарственные травы и листья. Двадцать четыре стрелы насчитал Скиф. Тогда взвалил Скиф собаку на плечи, пошел, тяжело ступая, прихрамывая.
Много собак было у Скифа, но до Таврии побежала одна собака. Много женщин было у Скифа, но из всех чувств после его похищения они проявили одно — чувство облегчения.