Влесова книга. Троянский конь норманнизма
Шрифт:
В 1952 году в сочинении «Ригведа и язычество» Миролюбов еще сожалел, что нет источников, но пообещал вернуться к теме, если источники появятся. Здесь же он высказал убеждение, что докириллическая письменность у славян была и, может быть, будет «однажды найдена», после чего «крики критиков окажутся совершенно лишними». На ускорение «процесса обретения», видимо, повлияло знакомство с А. Куренковым (А. Куром), концепция которого также изложена в «Молодой гвардии» (№ 1, 1994). В 1953 году Миролюбов упомянет о лекции Куренкова и сообщит о великой находке. Сюжет о 15-летнем «переписывании дощечек» в жилище художника Изенбека, которым ныне открываются все издания «Влесовой книги», будет сочинен позднее.
В 1953 году А. Кур опубликовал «сенсацию» в издававшемся им в Сан-Франциско журнале «Жар-птица»
Нынешние издатели и пропагандисты «Влесовой книги» спорят в основном именно с Л. П. Жуковской, стараясь «обезвредить» ее лингвистические аргументы. При этом обнаруживается такой разнобой мнений, как если бы речь шла о совершенно разных произведениях. А. И. Асов, имеющий, по его словам, «тело и душу Буса Кресеня, жившего задолго до нашей эры» («Русские веды», М., 1992), считает «Книгу» произведением новгородских волхвов IX века. В. В. Грицков, напротив, считает, что «только с воспаленным воображением можно предположить, что тонкие деревянные дощечки могли сохраниться в течение тысячи лет без какой-либо переписки на новую основу» («Сказания русов». Часть I. М., 1992). Ю. К. Бегунов – единственный серьезный ученый-филолог, доверяющий «Книге», – отмечает, что «орфография, графика и сам язык текстов «Влесовой книги» уникален и не принадлежит какому-то одному народу. Он имеет сходство не только с древнеславянским, но и польским, русским, украинским и даже чешским. Такое смешение лексических примет многих славянских языков говорит, впрочем, отнюдь не о великой древности памятника» («Мифы древних славян», Саратов, 1993).
В частном разговоре Ю. К. Бегунов допускал, что «Книга» создана в XVII веке, когда, кстати, и в Европе, и в России появляются фантастические «исторические» сочинения. Можно к этим соображениям добавить и еще одно «географическое» наблюдение: вплоть до XVII века на «дощечках» писали венгры. Все ведет к Прикарпатью. А на время создания указали сами соавторы.
Нашим «влесоведам» кажется важным, что Миролюбов сам «не понимал текста». Но «непонимание» – обязательный прием фальсификаторов. Наиболее известный из них – А. Сулакадзев – тоже постоянно повторял, что «не понимает» сочиненных им текстов. Да и как понять, если, например, «немец Фурвин» превращается в «нерехтца», «надувшего Фурвин дымом вонючим и поганым» (рукопись о «воздухолетании»). А ведь это «надувание» смутило целое поколение специалистов по истории техники.
Кстати, Л. П. Жуковская допускала, что Миролюбов мог воспользоваться фальшивками Сулакадзева, за что охотно ухватились и пропагандисты «Книги». Но деликатная женщина просто оставляла мостик для отступления фальсификаторам: в наш просвещенный век каждый школьник знает то, чего не знали академики во времена Сулакадзе– ва. Только Миролюбов и Куренков доступа к рукописному наследию Сулакадзева явно не имели. Зато, как показал О. Н. Творогов, легко могли придумать, передумать и заменить любого немца на мешок с чем-то дурно пахнущим.
«Книга» привлекла внимание и Г. С. Гриневича, нашедшего «праславянскую письменность» аж в V тысячелетии до н. э. Но автору представляется, что «знаки дощечек озвучены неверно». И это понятно. Хотя его «праславяне-рысичи» (так он именует русов) побывали и на Крите, и в Индостане, на Балканах они (и это верно) жили задолго до того, как великий Влес направил их из Семиречья к Карпатам.
«Рысичей» Г. С. Гриневич обнаружил на знаменитом Фестском диске. Педантичный немец Гюнтер Нойман, знакомый со всем, что накручено около диска, с немецкой деловитостью уговаривал «ученых и неспециалистов» не крутить без толку маленькое глиняное колесо: «Тот, кто выберет этот памятник в качестве объекта своего исследования, должен трезво установить границы своих возможностей, если он желает, чтобы кто-нибудь, кроме него самого, верил в правильность его положений» («Тайны древних письмен», М., 1976). Но он явно не учитывал широту нашего революционного размаха: надпись одновременно прочитали двое. Газета «Начало» в рубрике «Сенсация» воспроизвела беседу с автором открытия Дмитрием Герстле под названием «Русские – 37 веков назад». «Рысичей» здесь, правда, не оказалось. И вообще ни одного звука не совпало. Зато текст красивый. Трудно не согласиться с автором: «Чего стоит только одна мысль: «Разум мой – обрету с тобой беду». Ведь это основная идея поэмы «Горе от ума», высказанная за 36 веков до Грибоедова!» Да и предупреждение героя Гоголя тоже забывать не стоит: «Иной раз много ума хуже, чем если бы его совсем не было». Может быть, это и записано на диске в назидание потомкам?
Все это очень интересно, но тема все-таки особая. Вернуться к ней стоит специально, может быть, после нового перевода «Влесовой книги». Здесь ограничимся лишь размышлением: были ль когда-то и мы «рысаками»? Среди многих сотен написаний имени «русь» в латинском, греческом, кельтском, германских, романских и прочих языках «рысичи» не обретаются, а сами разночтения (коих более двух десятков) в конечном счете сводятся к одному индоевропейскому корню (по моему мнению – обозначению красного цвета, по мнению О. Н. Трубачева – белого; и в том, и в другом случае имеется в виду и внешний вид, и социальное положение). Но это, разумеется, тоже особая тема.
Издатели обычно делят тексты «Книги» на три категории: публикации Лесного, Куренкова и Скрипника (из архива Миролюбова посмертно). Версии в них весьма различны, поэтому предполагается «народная академия» из трех волхвов. Но народных академиков с душой и телом волхвов IX века было все-таки лишь двое (С. Лесной, возможно, лишь интерпретировал тексты, которые Миролюбов «не понимал»). Историю же славян и русов спарринг– партнеры представляли различно. Миролюбов в целом исходил из взглядов, преобладавших у нас в 50-е годы. Русы у него славяне. Погулять же их от Семиречья до Карпат по необозримым степным просторам побуждало настойчивое желание ряда авторов заставить и скифов изъясняться по– славянски. Куренков же полагал, что русы вышли из Месопотамии, а славяне как этнос вообще до XII века не упоминаются: их придумал летописец-фальсификатор Сильвестр по заданию Владимира Мономаха, незаконно занявшего киевский стол.
Семиречье явилось нейтральной полосой, на которой соединились две разные концепции. Славяне-русы Миролюбова пошли севернее Каспия, а русы Куренкова устремились в Двуречье.
Родоначальником славян-русов у Миролюбова являлся Богумир. Имя двусоставное, на манер имен-титулов славянских князей VIII–XII веков. Восходят они к давней кельтской традиции, отразившейся также в иллиро-венетских языках. Так, «Вальдемар» в кельтском будет означать «великий владетель». Примерно то же и в форме «Володимер», сохраняющейся в летописях наряду со вполне славянизированным «Владимиром». Но последнего немецкий автор в начале XI века объяснял как «владеющего вселенной».
Любящий мир Миролюбов дал своему первопроходцу имя, навеянное болгарским «Богомиром», которое означает «мир от Бога». Он, очевидно, не знал, что имя это новое, а главное, что «мир» в значении «покой» пишется через «и восьмеричное» (нынешнее), а «мир» в значении «вселенная» – через «десятеричное» (они и произношение имели разное). Он записал имя через «десятеричное», чем кощунственно поставил его над всеми богами.
Богумир привел «скифов» в приднестровские степи. Жену его звали Славуней, а дочерей – Древа, Скрева и Полева. Как и во времена Адама и Евы, оказалось трудным найти мужей для дочерей. Но Богумиру удалось подцепить в степи трех мужей. Они хорошо поговорили, на чистом украинском языке, поскольку иных в природе просто не существовало. Да и имена их – «Утрие, Ополудне, Вщерне» иначе как из карпато-украинской мовы не объяснить.