Влюбленная герцогиня
Шрифт:
— Только ближайшим друзьям.
— Чертовски глупо, если ты хотела сохранить в тайне обстоятельства своего рождения.
— Предпочитаю, чтобы меня не называли глупой, — ответила Джина и, проглотив капли бренди, поднялась. — Очаровательный антракт, но я устала.
— Нечего злиться, раз сама виновата. У тебя слишком длинный язык.
— Твое замечание нелепо. Кому бы я ни рассказала о графине Линьи, никто их них не знал, что у меня есть брат.
— Если он действительно существует. Фраза очень странная, как ты
— По-моему, скорее насмешливая.
— Именно это я и хотел сказать. «Возможно, маркиз расстроится?» Я помню, отец пришел к выводу, что первое письмо написал кто-то из слуг графини. А человек, плохо владеющий родным языком, вряд ли мог построить вопрос с такой нарочитой развязностью на английском.
Джина прислонилась к стенке камина, и герцог, делая вид, что изучает письмо, разглядывал линию ее бедер и самые красивые ноги из всех, какие ему доводилось видеть. Он продолжал упрямо смотреть на лист, представляя, что почувствует, когда эти ноги обхватят его талию.
Через какое-то время Джина кашлянула, и ему пришлось вернуться к действительности.
— Увидел что-нибудь интересное? — спросила она. Тогда Кэм встал и шагнул к ней.
Глава 16
Спальня отвергнутой женщины
Кароле Перуинкл было не до отдыха. Да, она полулежала на кровати, но стиснув зубы и дрожа от ярости. Ее презренный, нелюбимый, коварный муж не только проигнорировал ее, забыв поздороваться или попрощаться, он был повинен в совершенно непростительном грехе.
— Изверг! — тихо, чтобы не услышала служанка, шептала Карола. — Сатана! Дьявол!
Она замолчала, глядя на смятое шелковое покрывало. Когда раздался легкий стук, горничная поспешила открыть дверь. Она остановилась на пороге, загораживая хозяйку. Но Карола узнала голос и быстро села.
— Пожалуйста, входи.
— Добрый вечер, — сказала Эсма. — Я увидела свет под твоей дверью и решила узнать, как обстоят дела с нашим маленьким планом.
— Никак. — Карола расстроенно взглянула на подругу. — Таппи влюбился.
— Правда? В кого?
— В Джину!
Эсма фыркнула.
— Тут он ничего не добьется.
— Конечно, не добьется. Кому он нужен, кроме меня, этот мерзкий, испорченный негодяй. А все потому, что я такая дура. Он не интересуется мною, потому что я ничего не знаю про форель.
— Про форель? — удивленно спросила Эсма.
— Я читала книгу о тритонах, поскольку он всегда про них говорит. Карола указала на стол. — «Руководство по приготовлению тритонов, лягушек и ящериц». А он тритонов даже не упомянул. Вместо этого Джина стала обсуждать с ним разведение форели. Ты знаешь, что последние несколько лет она разводила в Гертоне речную форель?
— Никогда об этом не слышала.
— Так вот знай. Кажется, рыба погибла от какого-то заболевания или чего-то в этом роде. Если бы я выглядела переживающей и знающей о форели, у меня был бы шанс, — стенала Карола. — Но я приготовилась к разговору о тритонах. А он даже не упомянул про ящериц!
— Ты себя недооцениваешь. У тебя прекрасная гладкая кожа. И великолепные локоны. — Эсма накрутила на палец ее мягкую прядь. — Взгляни! Ты просто мечта парикмахера. Джина хотела бы иметь короткие волосы. Ты выглядишь как херувим.
— Ну и что? Он даже не замечает меня. После ухода Джины он только и говорил, насколько она умная. А я дура. Со мной скучно. — Глаза у Каролы наполнились слезами. — Я прошла через всю гостиную, чтобы поговорить с ним. Даже была готова выслушать его утомительные рассказы о тритонах! И что он делает? Влюбляется в мою подругу! Изверг!
— Они все изверги.
— Но я люблю его! — По щекам Каролы покатились слезы. — Он скучный, жестокий…
— Всегда говорящий о тритонах, — вставила Эсма.
— Всегда говорящий о тритонах человек, но он мой. И я хочу вернуть его!
— В таком случае ты должна присутствовать на трапезах. Леди Троубридж поменяла гостей местами, и я сидела напротив бедняги. Думаю, пустой стул рядом с ним отнюдь не увеличил его интереса к тебе.
— Я пыталась беседовать в гостиной. Но он все время только и говорил, как ему было интересно с Джиной, потому что она все знает о разведении форели. В конце концов я дала ему пощечину!
— Мне все ясно, кроме одного: почему ты ударила беднягу Таппи?
— Он меня оскорбил, — процедила сквозь зубы Карола.
— И что же он тебе сказал?
— Вначале он говорил о Джине, а потом, как будто сам этот факт не был оскорблением, сделал ужасное замечание.
— Какое?
— Сообразив наконец, что я подстриглась, он заявил, что длинные волосы Джины — это одно из лучших ее украшений.
— Очень неосмотрительно с его стороны, — нахмурилась Эсма.
— Потом он спросил, не набрала ли я вес.
— Но ведь ты его не набрала, не так ли?
— Конечно, нет. Только он все время смотрел на мою грудь, и сейчас я думаю, что это твоя вина. Ты велела мне надеть красное платье, а оно слишком открытое и подчеркивает мою полноту, — всхлипнула Карола.
— Значит, он смотрел на твою грудь? И потом спросил, не поправилась ли ты?
— Да. Я ответила, что не поправилась, тогда он сказал, что фигура у меня, должно быть, изменилась с возрастом.
Эсма глубоко вздохнула.
— Ты вела себя правильно, Карола, он заслужил пощечину.
— Мне следовало пнуть его ногой. Сначала влепить пощечину, а затем ударить ногой!
— Тем не менее его поведение кажется мне странным, — задумчиво ответила Эсма. — Грубость не в характере Таппи.
— Возможно, у него случайно вырвалась правда. Я старею. Сморщилась, как чернослив, и слишком растолстела.