Влюбленные в маски
Шрифт:
Дамиана начала разворачивать ее, затаив дыхание. Прямо день рождения какой-то. Даже в ублюдочной школе отмечали дни рождения и что-то дарили, например, те сережки, что она продала сразу после побега и не жалела. Но сейчас все лучше, куда больше от души, а не чтобы приукрасить товар.
Внутри оказалась полумаска. Не из самых дорогих, но очень красивая: темно-синяя, бархатистая, с тонким серебряным узором и несколькими голубыми перьями, скрепленными большой металлической бусиной.
— Вот, зачин для твоего костюма на будущий год, — торжественно объявила Марция.
— Обязательно
— Я так рада, что мы с Баччо с подарками угодили, — разулыбалась кухарка, приобняв Дамиану, и тут же поделилась: — А он меня снова на лодке катал, говорит, раз в прошлый раз понравилось — опять давай. Только в маскарад оно еще лучше. Дамианучча, ты себе не представляешь, как нарядно праздничные огоньки вдоль канала развешаны и в воде отражаются. С Баччо в лодке целоваться, конечно, хорошо, но я все жалела, что ты с нами не пошла, не полюбовалась красотой.
"На берегу тоже хорошо целоваться, и огоньки ничуть не хуже с берега, особенно если там — Фабио", — подумала Дамиана.
— Я еще полюбуюсь, — сказала она, — а сейчас рада тебя послушать, — И, уложив свои подарки на сундучок, усадила Марцию на кровать.
— Ой, даже не знаю, про чтобы тебе еще рассказать, — растерялась та. — Мы гуляли просто, по городу бродили, в маскарад, знаешь ли, везде весело. Ой, вот фонтан. Если соберешься по городу пройтись, непременно к нему сходи, там такие девушки красивые и вода прямо из стены бьет. А Баччо его зовет "Бабы у водопоя", — Марция весело захихикала.
Дамиана тоже засмеялась, немедленно вспоминая, как они с Фабио останавливались у того фонтана и размахивали огоньками, чтобы увидеть искры именно от собственных огоньков на воде. Было ужасно весело, и теперь этот фонтан станет для нее любимым. Уже стал.
— Обязательно схожу, — заверила Дамиана Марцию.
— И на мост роз и лилий, — продолжила советовать та, с сосредоточенным видом вспоминая, на что еще стоит посмотреть в Вентимилье. И тут же, вдруг вспомнив, сообщила: — Ой, ты знаешь, возле моста роз поутру покойника нашли. Говорят, с крыши сверзился. Это ж надо, чего по пьяни люди творят.
Дамиана потерла нос. Покойника вспоминать не хотелось, лучше уж поцелуи с Фабио, которым этот бандит так нагло помешал. Фабио, ах, Фабио, прекрасный синьор. Как ей повезло, что она хотя бы может его видеть каждый день.
— Учитывая, как все гуляют, странно, что лишь один, — рассеянно ответила она.
— Ну, упавших в канал всех повытаскивали вовремя, не утоп никто в этот год. Понятно, что еще ранения дуэльные, но те не насмерть, сломанные руки — это как всегда, — добросовестно принялась перечислять Марция всех пострадавших во время маскарада.
Дамиана подумала, как ей не хватало такой вот Марции, которая в курсе всех новостей, почти всю жизнь, когда они в своей школе сидели, как в тюрьме, и отзвуки внешней жизни едва долетали до них. Будто и не в Вентимилье та школа стояла.
— И откуда ты только все знаешь, — искренне восхитилась она.
— Так, люди говорят, — пожала плечами кухарка. — А я слушаю. И вовремя поддакиваю. Этак знаешь сколько всего узнать можно. Вот еще говорят, что у того же моста роз кровавое пятно
Вот о том, что было у моста, Дамиане было совершенно неинтересно, она и так знала. Там ей помешали целоваться с синьором Фабио, а может быть, они достигли бы и куда большего, если бы не эти хамы… Тут Дамиана размечталась о большем и, право, Фабио разделил бы эти мечты, доведись ему их подслушать.
Разумеется, они все испортили. Толпа бессмысленных, бесполезных кретинов, к тому же еще и трусливых. Ничего не понимающих, дрожащих за свою шкуру, боящихся разоблачения, боящихся марать руки в крови — как, во имя небес, они собираются захватить власть? С помощью тупых, ни на что не годных наемников, способных лишь усилить подозрения, которых эти клятые братья по дару так стремились избежать.
И это не говоря о том, что никто из них, ни один, не оценил его щедрую помощь. Не испытал ни тени благодарности за то, что им не придется выжидать долгие месяцы, чтобы избавиться от лишнего человека. Они мертвы — и все, покойники никому не могут помешать. Он сократил их путь к герцогскому трону втрое, может, даже впятеро, и чем они ему отплатили? Раздражением и страхом. Слабые, никчемные — и это цвет тревизской аристократии?.. Даже думать противно, как выглядят ее менее привлекательные ветви. Никого из них не жалко, пусть хоть все умрут.
Люди — сломанные от рождения вещи, состоящие из сплошных изъянов и слабостей. Но он другой, он отличается от них всех больше, чем ночь от белого дня. Он родился иным, и ему уготована совсем другая судьба. И уж он-то ничего не испортит. Нужно только тщательно все продумать, создать очередной блестящий план. Исправлять чужие ошибки — мерзко, как копаться в мусоре. Но он даже это способен сделать красиво. Потому что ему от рождения предназначено стать совершенством.
На удивление, по пути домой сегодняшним вечером Фабио думал вовсе не о Виолине, хотя с самого маскарада, все эти два дня, его мысли были заняты только ею, даже на службе. И когда он без особого воодушевления просматривал личные дела и послужные списки кандидатов в собственные телохранители, тоже думал лишь о том, что ни один из них — не его Виола. И где она там, как она?.. Думает ли о нем сейчас?.. Но письмо из Даларна от синьора Марчело все же сумело на время перевести мысли Фабио в другое русло. Письмо это совершенно ничего не прояснило и ничем не помогло: сам синьор Марчело пребывал в такой же растерянности, как и они с Чезаре, хотя вовсю пытался разнюхать, кто под него копает.
Он благодарил, велел держать его в курсе и на всякий случай сообщил имена своих людей в Тревизо, занимающихся этим делом. Пожалуй, в последнем заключалась главная и единственная польза письма. Фабио собирался связаться с ними завтра, а еще хорошо бы просмотреть бумаги Чезаре. Вряд ли, конечно, он успел накопать что-то стоящее… второй маркиз делла Веккьони ничего не успел. От этой мысли в груди глухо болезненно заныло, и Фабио поспешил вернуться к размышлениям о заговорщиках, отвлечься, чтобы снова не впасть в излишнюю меланхолию.