Влюбленные женщины
Шрифт:
– А еще одна часть хочет чего-то другого, – произнес Джеральд необычно тихим и искренним голосом.
– И чего же? – спросил удивленный Беркин.
– Я надеялся, что ты мне скажешь, – ответил Джеральд.
Воцарилось молчание.
– Как я могу сказать – я и свой путь не могу отыскать, не то что твой. Но ты можешь жениться, – нашелся Беркин.
– На ком? На Минетте? – спросил Джеральд.
– А почему нет? – Беркин встал и подошел к окну.
– Вижу, ты считаешь женитьбу панацеей. Но тогда почему не испробовал на себе? Ты сам основательно болен.
– Согласен, – сказал Беркин. – Но я пойду напрямик.
– Ты имеешь в виду женитьбу?
– Да, – упрямо подтвердил Беркин.
– И нет, – прибавил Джеральд. – Нет, нет, нет, дружище.
Снова воцарилось молчание, в нем ощущалась напряженная враждебность. Они всегда сохраняли дистанцию между собой, дорожа свободой, не желая быть связанными дружескими обязательствами. И все же их непонятным образом тянуло друг к другу.
– Salvator femininus [21] , – насмешливо произнес Джеральд.
21
Спаситель жен (лат.).
– А почему бы нет? – сказал Беркин.
– Никаких возражений, если это поможет. А на ком ты хочешь жениться?
– На женщине.
– Уже неплохо, – сказал Джеральд.
Беркин и Джеральд последними вышли к завтраку. Гермиона же любила, чтобы все вставали рано, страдая при мысли, что ее день может сократиться, – она не хотела обкрадывать себя. Гермиона словно брала время за горло, выдавливая из него свою жизнь. Утром она была бледная и мрачная, как будто о ней забыли. Но в ней все равно чувствовалась сила, воля никогда ее не покидала. Молодые люди, войдя в столовую, сразу же почувствовали напряжение в атмосфере.
Подняв голову, Гермиона произнесла нараспев:
– Доброе утро! Хорошо спали? Я очень рада.
И отвернулась, не дожидаясь ответа. Беркин, прекрасно ее знающий, понял, что она решила его не замечать.
– Берите что хотите с сервировочного стола, – сказал Александр голосом, в котором слышались недовольные нотки. – Надеюсь, еда еще не остыла. О Боже! Руперт, выключи, пожалуйста, огонь под блюдами. Спасибо.
Когда Гермиона сердилась, Александр тоже принимал властный тон. Он всегда подражал сестре. Беркин сел и окинул взглядом стол. За годы близости с Гермионой он привык к этому дому, этой комнате, этой атмосфере, но теперь все изменилось: он чувствовал, что все здесь ему чуждо. Как хорошо он знал Гермиону, молча сидевшую с прямой спиной, погруженную в свои мысли, но не терявшую при этом ни силы, ни власти! Он знал ее как свои пять пальцев – так хорошо, что это казалось почти безумием. Трудно было поверить, что он не сходит с ума и не находится в зале властителей в одной из египетских гробниц, где мертвые восседают с незапамятных времен, внушая благоговейный ужас. Как досконально изучил он Джошуа Мэттесона, безостановочно что-то бубнящего грубоватым голосом в несколько жеманной манере, всегда нечто умное, всегда интересное, но никогда – новое; все, что он говорил, было давно известно, как бы свежо и умно это ни звучало. Александр, современный хозяин, снисходительный и раскованный; фройляйн, так очаровательно со всеми соглашавшаяся, как ей и положено; изящная графиня, все понимающая, но предпочитающая вести свою маленькую игру, бесстрастная и холодная, как ласка, которая следит за происходящим из укрытия: она развлекается, ничем себя не выдавая; и наконец мисс Брэдли, скучная и услужливая, Гермиона обращалась к ней с холодным и снисходительным презрением, такое отношение перенимали и остальные – все они были давно известны Беркину, и общение с ними напоминало игру, в которой роли фигур никогда не менялись, в ней были ферзь, кони, пешки, и они вели себя, как сотни лет назад, – те же фигуры двигались в одной из бесконечных комбинаций. Сама игра всем известна, и то, что она все еще существует, – сущее безумие, она исчерпала себя.
А вот на лице у Джеральда блуждала довольная улыбка, игра забавляла его. Гудрун внимательно и враждебно следила за происходящим, широко раскрыв глаза, – игра занимала ее, но одновременно вызывала отвращение. Лицо Урсулы говорило о легком удивлении, будто что-то на подсознательном уровне ранило ее. Неожиданно Беркин встал и вышел из комнаты.
– С меня хватит, – сказал он себе.
Гермиона бессознательно уловила смысл его ухода. Она медленно подняла глаза и увидела, как Беркина уносит внезапный прилив. Волны разбивались прямо о ее сердце. Спасла ее только несгибаемая механическая воля – Гермиона осталась сидеть за столом, произнося с рассеянным видом редкие фразы. Но тьма уже окутала ее – как затонувший корабль, она опускалась на дно. Для нее это было таким же концом, она гибла во мраке. Однако нерушимый механизм воли продолжал работать, только он оставался живым.
– Мы пойдем купаться? – внезапно спросила она, оглядывая присутствующих.
– Прекрасная мысль! – поддержал ее Джошуа. – Утро превосходное.
– Чудесное, – поддакнула фройляйн.
– Да, надо искупаться, – сказала итальянка.
– Но у нас нет купальных костюмов, – возразил Джеральд.
– Возьмите мой, – предложил Александр. – Мне нужно в церковь, я веду там занятия. Меня ждут.
– Вы образцовый христианин? – спросила графиня с неожиданным интересом.
– Нет, – ответил Александр. – Не могу считать себя таковым. Но верю в необходимость сохранения церковных обрядов.
– Они так прекрасны, – заметила фройляйн.
– О да! – воскликнула мисс Брэдли.
Все вышли на лужайку. Утро было солнечное и ласковое, такое утро бывает только в начале лета, когда жизнь в природе струится нежно, как воспоминание. Невдалеке мелодично звонили колокола, на небе ни облачка, лебеди казались белыми лилиями на воде, павлины длинными шагами важно переходили из тени на яркий солнечный свет. Хотелось замереть в экстазе от совершенства мира.
– До свидания, – попрощался Александр, отправляясь в церковь, и, весело помахав перчатками, исчез за кустами.
– Ну так что? – спросила Гермиона. – Будем купаться?
– Я не буду, – сказала Урсула.
– Ты не хочешь? – поинтересовалась Гермиона, пристально глядя на нее.
– Нет. Не хочу, – ответила Урсула.
– Я тоже не буду, – сказала Гудрун.
– А как насчет обещанного купального костюма? – спросил Джеральд.
– Ничего не знаю, – рассмеялась Гермиона, в ее смехе чувствовалось странное удовлетворение. – Платок подойдет, большой платок?
– Подойдет, – согласился Джеральд.
– Тогда побежали, – пропела Гермиона.
Первой на ее зов откликнулась маленькая итальянка, изящная и проворная, как котенок, ее белые ножки мелькали на бегу, головка в золотистом шелковом платке слегка клонилась к земле. Миновав ворота, она побежала по склону вниз, у самой воды остановилась и, бросив на землю купальные принадлежности, замерла, глядя на лебедей, которые плыли к берегу, удивленные ее появлением. Тут же подбежала мисс Брэдли, темно-синий купальный костюм делал ее похожей на большую сочную сливу. Затем появился Джеральд в красном шелковом платке на бедрах и с полотенцем через плечо. Он смеялся и не спешил войти в воду – со стороны можно было подумать, что он красуется перед остальными, разгуливая на солнышке, – нагота шла ему, хотя его кожа была очень белой. Подошел сэр Джошуа в плаще; последней была Гермиона, величественно и грациозно выступавшая в длинной накидке из алого шелка, ее волосы стягивала золотисто-алая косынка. Походка, белые ноги, высокая фигура с безупречно прямой спиной были очень красивы. Царственно передернув плечами, она позволила накидке соскользнуть на траву. Она пересекла лужайку, как призрачное видение, медленно и величественно приближаясь к воде.
Три больших пруда террасами спускались в долину, водная гладь красиво серебрилась на солнце. Минуя невысокий каменный заслон и мелкие камни, вода падала вниз, на следующий уровень. Лебеди уплыли к противоположному берегу, воздух был напоен ароматами водяной растительности, легкий ветерок нежно ласкал кожу.
Джеральд нырнул следом за сэром Джошуа и поплыл в дальний конец пруда. Там он, выбравшись из воды, уселся на каменную стену. Раздался плеск воды, и вот уже маленькая графиня рыбкой заскользила к нему. Теперь они уже вдвоем сидели на солнышке, скрестив на груди руки, и дружно смеялись. К ним подплыл сэр Джошуа и встал рядом, по грудь в воде. Несколько позже к маленькому обществу присоединились Гермиона и мисс Брэдли, все они уселись рядком на дамбе.