Влюбленные женщины
Шрифт:
Она так разгорячилась, так покраснела, так разошлась, что Урсула совсем смутилась.
Сестры пошли дальше, вверх по дороге. Их путь лежал между деревьями, а чуть выше раскинулась усадьба Шортландс. Они окинули взглядом длинный приземистый дом, перед которым кедры склоняли свои кроны, а дымка дождливого утра подчеркивала благородство его линий.
Гудрун не сводила с него взгляда.
– Он такой красивый, Урсула, правда? – спросила Гудрун.
– Очень, – ответила Урсула. – В нем столько покоя и очарования…
– У него к тому же есть форма – он часть эпохи.
– Какой эпохи?
– По-моему, восемнадцатого века, века Дороти Вордсворт [3] и Джейн Остен [4] , разве я не права?
Урсула рассмеялась.
– Я не права? – повторила Гудрун.
– Возможно. Но, по-моему, Кричи не вписываются в эту эпоху. Насколько мне известно, Джеральд строит небольшую электростанцию, чтобы освещать дом, и к тому же применяет на практике последние достижения прогресса.
3
Дороти Вордсворт (1771–1855) – английская писательница.
4
Джейн Остен (1775–1817) – великая английская писательница.
Гудрун передернула плечами.
– Разумеется, – сказала она. – Но это ведь неизбежно.
– Действительно, – рассмеялась Урсула. – В нем одном столько энергии, сколько хватило бы на несколько поколений. Его все за это терпеть не могут. Он же берет своих недругов за горло и отшвыривает их в сторону. Как только он усовершенствует все, что только можно, и когда больше нечего будет усовершенствовать, ему не останется ничего кроме как умереть. Но, по крайней мере, рвения ему не занимать.
– Пожалуй, – согласилась Гудрун. – Мне еще не доводилось видеть человека, в котором энергия так сильно била бы через край. Но я, к сожалению, не знаю, куда ее можно направить, на что он ее будет тратить?
– А я знаю, – сказала Урсула. – Он потратит ее на внедрение новейших достижений прогресса!
– Точно, – ответила Гудрун.
– Тебе известно, что он застрелил своего брата? – спросила Урсула.
– Застрелил брата? – воскликнула Гудрун, неодобрительно хмурясь.
– А ты не знала? Это правда. Мне казалось, что ты знаешь. Они с братом забавлялись с ружьем. Он попросил брата заглянуть в дуло, а ружье было заряжено, и мальчику снесло полголовы. Ужасная история, правда?
– Какой ужас! – воскликнула Гудрун. – И давно это было?
– Да, в то время они были еще мальчишками, – ответила Урсула. – По-моему, это один из самых жутких известных мне случаев.
– А он, конечно же, не знал, что ружье заряжено?
– Нет. Понимаешь ли, это старье много лет валялось в конюшне. Никому даже в самом страшном сне не снилось, что оно может выстрелить, никто и не предполагал, что оно заряжено. Ужасно, что это случилось.
– Как страшно! – воскликнула Гудрун. – Страшно даже подумать, что такое с кем-то случилось в детстве, ведь за это потом расплачиваешься в течение целой жизни. Представь себе, двое мальчишек играют – и вдруг такое происходит с ними, происходит совершенно случайно, без всяких причин. Урсула, это ведь очень страшно! Вот что совершенно выводит меня из себя. С убийством еще можно как-то смириться, за ним стоит чей-то умысел. Но чтобы случилось такое…
– Возможно, в этом был какой-то невольный умысел, – сказала Урсула. – Такая игра в убийство изначально заключает в себе примитивное желание убивать, разве нет?
– Желание! – холодно и как-то ожесточенно сказала Гудрун. – Не думаю, что они вообще играли в убийство. Просто один мальчишка предложил другому: «Загляни-ка в дуло, а я нажму на курок, посмотрим, что будет». Мне кажется, это чистой воды несчастный случай.
– Нет, – возразила Урсула. – Я бы, например, ни за что на свете не смогла нажать на курок ружья, будь оно даже десять раз не заряжено, если кто-то в это время смотрел бы в дуло. Человек чисто инстинктивно так не сделает – просто не сможет.
Гудрун умолкла на несколько секунд, совершенно не соглашаясь с сестрой.
– Разумеется, – ледяным тоном произнесла она. – Если ты взрослая женщина, то инстинкт тебя остановит. Но я не думаю, что то же можно сказать и о двух играющих мальчиках.
Она говорила холодно и радраженно.
– Очень даже можно, – упорствовала Урсула.
В этот момент в нескольких ярдах от них женский голос громко произнес:
– Черт бы тебя побрал!
Девушки прошли немного вперед и по другую сторону изгороди, в поле, увидели Лору Крич и Гермиону Роддис. Лора Крич сражалась с воротами, пытаясь их открыть. Урсула тут же быстро подошла к ней и помогла приподнять дверь.
– Огромное спасибо, – поблагодарила, раскрасневшись, Лора, которая в этот момент была похожа на смущенную амазонку. – Они слетели с петель.
– Да, – сказала Урсула. – К тому же они такие тяжелые.
– На удивление! – воскликнула Лора.
– Как поживаете? – все еще стоя в поле, пропела Гермиона, у которой появилась, наконец, надежда, что теперь уж ее точно услышат. – Теперь все хорошо. Вы на прогулку? Конечно. Этот цвет молодой зелени просто прекрасен, вы не находите? Он такой красивый – прямо-таки сияющий. Доброе утро, доброе утро – вы зайдете ко мне в гости? Большое спасибо… на следующей неделе… да… До свидания, всего хорошего.
Гудрун и Урсула смотрели, как она медленно наклоняет и поднимает голову, кивком прощаясь с ними, как медленно машет рукой, как улыбается странной деланной улыбкой. Все это вкупе с ее тяжелыми, все время спадающими на глаза светлыми волосами придавало этой высокой женщине необычный, вызывающий неприязнь вид. Они повернулись, чувствуя себя служанками, которые больше не требовались хозяйке. Четыре женщины пошли каждая своей дорогой.
Когда сестры отошли на достаточное расстояние, Урсула, щеки которой пылали, заговорила:
– Я всегда считала и продолжаю считать, что она ведет себя нагло.
– Кто? Гермиона Роддис? – спросила Гудрун. – Почему?
– Как она обращается с людьми – это же верх наглости!
– Что ты, Урсула, в чем ты усмотрела наглость? – с прохладцей спросила Гудрун.
– Да в том, как она себя ведет. Уму непостижимо, как она умеет издеваться над людьми. Это самое настоящее издевательство. Она нахалка. «Вы зайдете ко мне в гости?» Как будто мы должны теперь пасть на колени и благодарить за оказанную нам честь.