Влюбленные женщины
Шрифт:
Ей казалось оскорбительным считать этих птиц маленькими Ллойд-Джорджами, это, казалось, разрушает устои жизни. Это было неискренне по отношению к малиновкам, это была клевета. Однако она и сама это делала. Но только под влиянием Гудрун: это было ее оправданием.
Итак, она отстранилась от Гудрун и от всего, что та олицетворяла, и вновь вернулась в своих мыслях к Биркину.
Она не видела его с момента, когда его предложение потерпело крах. Ей и не хотелось, потому что она не хотела, чтобы он вновь обрушил на нее свое предложение. Она знала, что имел в виду Биркин, когда просил ее выйти за него замуж; рассеянно, безмолвно она это знала. Она понимала, что за любовь
Глава XX
Битва
После неудавшегося предложения Биркин в слепой ярости поспешил прочь из Бельдовера.
Он чувствовал себя полным дураком, он понимал, что все произошедшее было самым настоящим фарсом. Но не это озадачивало его. Его необычайно, до абсурда злило, что Урсула при каждом удобном случае неизменно вставляла свой до боли известный вопрос: «Зачем вы на меня давите?» и при этом всегда замыкалась в своем восхитительном высокомерии.
Он направился прямиком в Шортландс. В библиотеке он нашел Джеральда, недвижно стоявшего у камина спиной к огню с видом человека, совершенно и полностью опустошенного тревогами и заботами, человека, у которого внутри зияет пустота. Он сделал все, что намеревался сделать, – и теперь он не мог найти себе подходящее занятие. Он мог бы сесть в машину, мог бы отправиться в город. Но ему не хотелось ни садиться в машину, ни ехать в город, ни идти к Тирлби. Ему не хотелось двигаться, его охватил приступ вялости, он был словно отключенный от питания механизм.
Джеральду, которому скука была неведома, который постоянно чем-нибудь занимался, который никогда не задавался вопросом: «А что теперь?», все это было невероятно мучительно. Сейчас ему казалось, что внутри него все застыло. Ему больше не хотелось делать ничего, что дало бы какой-то результат. Омертвевшая часть его души просто отказывалась от всего. Он старательно пытался придумать, что можно было сделать, чтобы только заполнить свою душу, чтобы смягчить боль от сознания собственной опустошенности. Только три вещи могли бы вдохновить его, вернуть его к жизни: алкоголь или гашиш, сочувствие Биркина и женщины. В данный момент пить было не с кем. Женщин тоже не было. А Биркин ушел. Поэтому приходилось нести бремя своей опустошенности.
Когда появился Биркин, на лице Джеральда загорелась радостная улыбка.
– Клянусь Богом, Руперт, – сказал он, – я только что пришел к заключению, что ничто
В его взгляде, обращенном к другому мужчине, сияла неподдельно восхитительная радость. Так радуется избавленный от мук человек. Лицо Джеральда было мертвенно-бледным и каким-то изможденным.
– Полагаю, ты хочешь сказать «правильная женщина», – злорадно поддел его Биркин.
– В некоторых случаях да. Если же ее нет, то ее вполне заменит неординарный мужчина.
При этом он рассмеялся. Биркин сел у камина.
– Чем ты занимался? – спросил он.
– Я? Ничем. У меня сейчас скверное настроение, меня все раздражает, я не могу ни работать, ни развлекаться. Я не знаю, может, это говорит о том, что я старею.
– То есть ты хочешь сказать, что тебе скучно?
– Может, и скучно. У меня все валится из рук. По-моему, мой боевой дух или скрылся в каком-то укромном уголке души или же вообще умер.
Биркин поднял голову и посмотрел ему прямо в глаза.
– Тебе нужно попытаться нанести сокрушительный удар по своей хандре – найти какое-нибудь занятие.
Джеральд улыбнулся.
– Возможно, – сказал он, – только было бы, что искать.
– Согласен! – мягко сказал Биркин.
Последовала долгая пауза, во время которой мужчины изучали друг на друга.
– Приходится выжидать.
– Боже! Выжидать! Чего же ты выжидаешь?
– В старину один парень заявил, что тремя противоядиями от скуки являются сон, выпивка и путешествие, – сказал Биркин.
– Все это я уже перепробовал, – ответил Джеральд. – Ты ложишься спать, и тебя мучают сны; ты напиваешься и начинаешь сквернословить; а во время путешествия ты орешь на портье в гостиницах. Нет, существуют только два лекарства – работа и любовь. Когда ты не работаешь, нужно любить.
– Значит, так тому и быть, – изрек Биркин.
– Посоветуй кого-нибудь в этом случае, – сказал Джеральд. – А то мои варианты уже давно исчерпаны.
– Неужели? И что?
– А то, что осталось только умереть, – ответил Джеральд.
– Ну, так умри, – сказал Биркин.
– Это же ни к чему не приведет, – ответил Джеральд.
Он вынул руки из карманов и потянулся за сигаретой. Он нервничал и чувствовал скованность. Он наклонился к лампе и прикурил сигарету, крепко затягиваясь. Хотя он и был один, он переоделся к ужину, как было заведено в его доме.
– Есть и третье лекарство, не уступающее двум твоим, – сказал Биркин. – Работа, любовь и борьба. Ты забыл про борьбу.
– Пожалуй, да, – сказал Джеральд. – Ты когда-нибудь боксировал?
– Нет, насколько я помню, – ответил Биркин.
– Эх…
Джеральд поднял голову вверх и медленно выпустил струйку дыма в воздух.
– А что? – поинтересовался Биркин.
– Ничего. Я подумал, что можно было бы побоксировать. Возможно, я действительно хочу нанести сокрушительный удар. Это идея.
– То есть, ты решил, что с таким же успехом ты мог нанести этот удар мне? – поинтересовался Биркин.
– Тебе? Возможно! По-дружески, разумеется.
– Еще бы! – язвительно сказал Биркин.
Джеральд облокотился на каминную доску. Он посмотрел сверху вниз на Биркина и в его глазах мелькнул страх, который можно видеть в налитом кровью и возбужденном взгляде жеребца, обращенном с застывшим ужасом на седока.
– Мне кажется, если я забуду про осторожность, то совершу какую-нибудь глупость, – сказал он.
– А почему бы и нет? – холодно ответил Биркин.
Джеральд слушал с острым нетерпением. Он не сводил глаз с Биркина, точно что-то в нем выискивая.
– Когда-то я занимался японской борьбой, – сказал Биркин. – В Гейдельберге в одном доме со мной жил японец, он кое-чему меня научил. Но особых успехов я не добился.