Влюбленным вход воспрещен!
Шрифт:
– Десять миллионов долларов? – переспросила я уважительно. – Но это же очень много!
– Много?! – воскликнула Ирина. – Ты не знаешь, сестричка, что такое много! Но она даже этими грошами распорядилась по-свински! Заявила, видите ли, что я и так выросла в прекрасных условиях, а вы двое терпели нищету и лишения. Особенно почему-то ты. И справедливость требует компенсировать вам трудное детство. Справедливость! Ненавижу это слово… На самом деле, если уж говорить по справедливости, она должна была оставить все мне – ведь я привыкла к хорошей жизни, а отвыкать от хорошего всегда труднее. Ты-то и так живешь в нищете. –
– Интересно, почему это… – проговорила я, но она меня не слушала, она продолжала свой страстный монолог.
– На самом-то деле справедливость здесь ни при чем, просто я с ней постоянно собачилась, вот она и решила отплатить мне… Короче, она завещала тебе пять миллионов, Ольге – четыре, а мне – всего один миллион!
– Целый миллион долларов! – проговорила я с совершенно другой интонацией.
– Целый миллион! – передразнила Ирина. – Да всего один миллион! Жалкий миллион! Мне его не хватит и на год приличной жизни! Что мне оставалось? Если не позаботишься о себе сама – кто еще позаботится о бедной девушке?
Тут она спохватилась, что зря теряет время, схватила листок бумаги, ручку и сунула мне:
– Ладно, хватит болтать. Пиши предсмертную записку! Сбереги нам время и нервы – не заставляй меня обращаться с тобой жестоко!
– Еще чего! – Я отбросила листок. – Чтобы я сама себе написала смертный приговор? Не дождешься! Будешь меня пытать? Но тогда кто поверит в мое самоубийство?
– Не хочешь? Ну и ладно, черт с тобой! – она неожиданно легко уступила. – Тогда я напечатаю эту записку на твоем принтере. Ты ведь компьютерщик, так что все поверят, что даже эту записку набрала на компьютере…
Она хотела еще что-то сказать, но в это время во входную дверь кто-то позвонил.
– Ты кого-нибудь ждешь? – проговорила Ирина, насторожившись.
– Нет, – ответила я честно. – У соседей свои ключи, так что это наверняка не они.
Тут я сообразила, что ляпнула глупость, нужно было сказать, что я жду в гости взвод спецназовцев и соседнее отделение милиции в полном составе.
Звонили в дверь очень настойчиво, потом стукнули кулаком.
– Вот что, сестричка, – Ирина закусила губу, задумчиво взглянула на пистолет. – Сейчас мы с тобой пойдем в прихожую, ты выяснишь, кто это пришел, и под любым предлогом отделаешься от этого человека, отправишь его прочь. Я буду стоять рядом, и если только ты попытаешься сказать что-то лишнее или как-то еще сигнализировать, что у тебя не все в порядке, – я пристрелю тебя на месте! Понятно, что тогда лопнет версия самоубийства, но тебе, сестричка, от этого легче не станет!
Она пристально, исподлобья посмотрела на меня и спросила:
– Ты все поняла?
– Поняла, – я кивнула, и была при этом вполне искренна: в ее глазах горела такая решимость, что я не сомневалась – она нажмет на курок.
– А если поняла – пойдем!
Мы вышли в прихожую. Ирина встала сбоку, так, чтобы ее не было видно из-за двери. Я накинула дверную цепочку, повернула замок и приоткрыла дверь:
– Кто здесь?
За дверью стоял Кирилл, возле его ног отирался Черчилль.
– Это ты? – проговорила я немного дрожащим голосом и сделала вид, что зеваю. – А я задремала, поэтому не сразу услышала
– Ты извини, что я так внезапно… – Кирилл взглянул на Черчилля и поправился: – Что мы без приглашения… дело в том, что я должен предупредить тебя – Ирина сбежала. Милиция повезла ее на следственный эксперимент, и там они лопухнулись… короче, она опять на свободе.
Он нерешительно взглянул на меня, словно намекая, что не грех бы и впустить их с Черчиллем в квартиру, но я сделала вид, что ничего не поняла.
– Конечно, – продолжил Кирилл. – Конечно, я не думаю, что она решится снова напасть на тебя, но все же ты должна быть осторожна…
«Черта с два не решится!» – подумала я, и взглянула на него выразительно, но он понял этот взгляд превратно и все-таки произнес то, на что прежде только намекал:
– Так ты нас не впустишь? Честно говоря, мы с Черчиллем не отказались бы от чашки чаю…
– Извините, – я изобразила на своем лице вымученную улыбку. – Все же уже поздно… я собралась ложиться… приходите завтра, тогда я заварю тебе твой любимый малиновый чай…
Кирилл взглянул на меня удивленно – он в жизни не пил никакого малинового чая, и уж тем более у меня!
Я попыталась взглядом передать ему, что ситуация чрезвычайно опасная и что мне нужна его помощь – но этот аналитик, как все мужчины, совершенно не разбирался в женских взглядах, и окончательно растерялся. Он уже сделал шаг от двери, явно собираясь уходить, и я поспешно добавила:
– Твой любимый малиновый чай, которым я угощала тебя на Обводном канале…
Таким образом я попыталась напомнить ему о нашей первой встрече, когда они с Черчиллем спасли меня от бандитов.
В его глазах мелькнул огонек понимания, но тут рядом со мной раздался едва слышный щелчок – это Ирина сняла пистолет с предохранителя.
– Все! Закрывай дверь! – прошептала она одними губами и выразительно повела черным стволом.
Я послушно протянула руку к двери… как вдруг что-то мощное обрушилось на эту дверь снаружи, едва не сорвав ее с петель и вырвав-таки цепочку; это что-то пронеслось мимо меня, едва не свалив с ног, и рухнуло на Ирину.
Оглушительно прогремел выстрел – и все стихло.
Ирина лежала на полу, в метре от нее валялся дымящийся пистолет, а на нее навалился грозно рычащий Черчилль с оскаленной пастью. Правая лапа его кровоточила, но это не мешало героическому бульдогу исполнять свой долг.
– Да снимите же его с меня! – простонала Ирина, стараясь не делать резких движений.
– Да ни за что! – ответила я. – Будешь валяться тут на полу до приезда милиции. Только пикни, бульдог тебе живо нос откусит…
Со времени описанных мной невероятных и трагических событий прошло чуть больше месяца. Я понемногу пришла в норму, втянулась в рабочий режим. Что называется, жизнь взяла свое. Потянулась череда будничных забот и занятий – чужие компьютеры, системные программы, квартиры клиентов, препирательства с шефом из-за заработка и из-за рабочего графика… Единственное, что в моей жизни изменилось, – я теперь одевалась как девушка, а не как хиппующий подросток. Вместо драных джинсов и ботинок на толстой подошве, называемых в народе… не будем повторяться как, я носила теперь приличные юбки, в крайнем случае – брюки, и даже туфли на каблуке. Впрочем, не очень высоком.