Вмешательство мисс Сильвер. Когда часы пробьют двенадцать
Шрифт:
Типично лондонская девушка, маленькая, худенькая, с бледным узким личиком и прямыми каштановыми волосами.
— А где твои родные?
Айви дернула плечиком.
— Считайте, что и вовсе нет, о ком бы стоило говорить. Бабушка эвакуировалась, поселилась на квартире у одной симпатичной леди. Они законсервировали четыре дюжины банок с помидорами из собственного огорода, ну и разные другие овощи поспевают каждый день. Вполне можно продержаться какое-то время, верно?
— И что же, больше у тебя никого нет?
Айви кивнула:
— Только
— В каком еще холле?
— В мюзик-холле, мисс. Варьете. Я выступала там с сестрой Глэд. Мы назывались гуттаперчевыми девочками, были акробатками. А потом произошел несчастный случай на проволоке, она была натянута очень высоко. Глэд разбилась насмерть, а мне сказали, что я для представлений больше не гожусь, так что пришлось пойти в прислуги, и, видно, так до конца жизни и ходить мне в прислугах. Врачи не выдали мне разрешения на работу.
— Мне очень жаль, — мягким тихим голосом заметила Мид. А потом добавила: — Иди-ка ложись в постель, Айви, отдохни хорошенько. Миссис Андервуд ты сегодня больше не понадобишься.
Айви снова дернула плечиком.
— Ложиться в постель… от этого, похоже, толку мне никакого. Мне снится, как мы с Глэд снова и снова ходим по той проволоке. Поэтому я и стала бродить по ночам, еще когда жила в Суссексе, а бабуля сказала, что порядочной девушке ночами бродить не пристало и что лучше мне устроиться на работу в квартиру, откуда не очень-то и выйдешь ночью.
Мид зябко поежилась, сама не понимая, что это на нее вдруг нашло. Да уж, из дома Вандерлёра не так-то просто выбраться после того, как Белл запирает все двери на ночь. Просто жуть берет, стоит только подумать, как бродишь в полутьме вниз и вверх по узкой, огибающей лифт лестнице. И она торопливо спросила:
— А теперь ты больше не ходишь во сне?
Айви отвела взгляд.
— Сама не знаю, — неуверенно ответила она. — Хотите еще одну рыбную котлетку? Сама готовила, меня бабуля научила. И выходят просто чудо до чего вкусные, с томатным соусом, и еще в них надо добавить немножко креветочной пасты. В ней самый смак, верно?
Она унесла поднос, в комнате вновь воцарилась тишина, Мид взяла книгу и попыталась читать, но о чем эта книга, что говорят строчки мелко набранного текста, понять она затруднялась. На тумбочке рядом с постелью стояла лампа с абажуром. Мягкий золотистый свет падал на плечо Мид, на розовые простыни миссис Андервуд, на уголок розовой наволочки с оборками. Вообще-то то была спальня Годфри Андервуда, поэтому на тумбочке рядом с лампой стоял телефон. Дядя Годфри и розовая наволочка с оборками — нет и не было, пожалуй, на свете ничего более несовместимого. Но он, похоже, этого не замечал вовсе. На покрывале цвели пышные розовые и пурпурные пионы, на шторах — тоже. На умывальнике стоял фарфоровый кувшин все того же розового цвета, на полу красовался ковер в розовых тонах. Было время, когда Мид казалось, что она просто не в силах более этого выносить, но затем привыкла, как и ко всему остальному в этом доме.
Внезапно ее размышления прервал пронзительный телефонный звонок. Она подспудно все время прислушивалась, надеялась, ждала этого звонка. И теперь, когда он прозвучал, сердце ее бешено забилось и руки задрожали. Откуда-то издалека донесся голос Джайлза:
— Алло! Это вы?
— Да.
— Что-то голос совсем не похож.
Она затаила дыхание.
— А откуда вы знаете, как звучит мой голос?
Она почти физически ощутила, как Джайлз нахмурился. Откуда ему знать? Но ответ должен быть положительным.
Ответа не последовало, вместо этого он сказал:
— Вы меня слышите, Мид? Пожалуйста, не вешайте трубку… Мне так много надо вам сказать. Вот я и подумал, что лучше по телефону… Ведь нам с вами надо кое-что прояснить, верно? Вы не станете вешать трубку? Обещаете?
— Не стану.
— Где вы сейчас? Вы одна… можете говорить?
— Да. Тетя вышла к соседям. Я в постели.
— В постели? Что случилось?
— Ничего. Просто устала.
— Но не настолько устали, чтобы не могли говорить?
— Нет, не настолько.
— Ну, хорошо, тогда вперед. Я тут долго думал и… хотелось бы знать, на какой стадии оборвались наши отношения. Вы должны мне помочь, понимаете? Ну, допустим, я бы ослеп после катастрофы, вы бы тогда стали моими глазами, читали бы мне письма или книжки вслух, правильно? То, что я забыл, подобно письмам, которые не может прочесть слепой. И если я попрошу вас прочесть их, вы ведь мне не откажете, нет?
— Чего именно вы от меня хотите?
— Хочу знать, какие между нами были отношения. Мы были друзьями, верно?
— Да.
— А может, больше, чем просто друзьями? Вот что хотелось бы знать. Я был влюблен в вас?
— Во всяком случае, вы так говорили.
— А это значит, что если бы не был влюблен, то и не сказал бы. Что… я не расслышал?…
Она промолчала. Сердце продолжало бешено биться, дыхание участилось, но подходящих слов она найти не могла.
— Мид… Неужели вы не понимаете, что должны мне помочь? Я должен знать. Мы были помолвлены?
И этот вопрос тоже остался без ответа.
Голос его зазвучал настойчиво:
— Но я должен это знать, разве вы не понимаете? Так мы были помолвлены или нет? Объявили о своей помолвке?
Ей хотелось смеяться и плакать одновременно. Как это похоже на ее Джайлза, знакомо просто до слез — эта настойчивость в голосе и то, как он произносит ее имя, и то, что он всегда был нетерпелив, не мог ждать, когда ему чего-то очень хотелось. Эхо из прошлого: «Мид, я должен знать!» — все те же настойчивые нотки. Только тогда он спрашивал: «Я тебе не безразличен?» А теперь: «Ты была мне не безразлична?» И она поспешила ответить: