Вместе с Россией
Шрифт:
Все, в том числе и ставка, восторгались Луцким прорывом, но на деле Алексеев продолжал саботировать наступление Брусилова. Он не давал ничего сверх ранее обещанного, хотя прекрасно понимал, что сейчас самый момент пустить в прорыв все имеющиеся резервы. Вместе с Алексеевым завистливо молчали главнокомандующие Западным и Северным фронтами Эверт и Куропаткин. Они полностью игнорировали директиву ставки об общем переходе в наступление. Это уже становилось похоже не на мелочную зависть, а на настоящий заговор.
Чтобы заставить действовать соседей на своем фланге, Брусилов решился даже на столь необычный шаг, как личное письмо к подчиненному Эверта,
«Обращаюсь к вам с совершенно частной личной просьбой в качестве вашего старого боевого сослуживца: помощь вашей армии крайне энергичным наступлением, особенно 31-го корпуса, по обстановке необходима, чтобы продвинуть правый фланг 8-й армии вперед. Убедительно, сердечно прошу быстрее и сильнее выполнить эту задачу, без выполнения которой я связан и теряю плоды достигнутого успеха», — писал главкоюз.
Но Эверт и здесь успел навредить общему делу. Он запретил Лешу наступать на пинском направлении по крайней мере до 4 июня, в то время как германское командование, обеспокоенное развалом австрийского фронта, немедленно начало переброску войск от Вердена и своих резервов, чтобы заткнуть дыру на Луцком и ковельском направлениях.
Брусилов был крайне возмущен бездействием ставки, ее потаканием «младенцам в военном деле», как он называл генерала Куропаткина и иже с ним. Он снова решился на беспрецедентный шаг — вежливое по форме, но обвинительное по существу письмо начальнику штаба ставки, в котором прямо ставил вопрос об измене.
«Глубокоуважаемый Михаил Васильевич! — по-личному обратился Брусилов. — Отказ главкозапа атаковать противника 4 июня ставит вверенный мне фронт в чрезвычайно опасное положение, и, может статься, выигранное сражение окажется проигранным. Сделаем все возможное и даже невозможное, но силам человеческим есть предел, потери, в войсках весьма значительны, и пополнение необстрелянных молодых солдат и убыль опытных боевых офицеров не может не отозваться на дальнейшем качестве войск. По натуре я скорее оптимист, чем пессимист, но не могу не признать, что положение более чем тяжелое. Войска никак не поймут — да им, конечно, и объяснить нельзя, — почему другие фронты молчат, а я уже получил два анонимных письма с предостережением, что ген.-адъют. Эверт якобы немец и изменник и что нас бросят для проигрыша войны. Не дай бог, чтобы такое убеждение укоренилось в войсках.
Беда еще в том, что в России это примут трагически.. Также начнут указывать на измену…
Я не о себе забочусь, ничего не ищу и для себя никогда ничего не просил и не прошу, но мне горестно, что такими разрозненными усилиями компрометируется выигрыш войны, что весьма чревато последствиями, и жаль воинов, которые с таким самоотвержением дерутся, да и жаль, просто академически, возможности проигрыша операции, которая была, как мне кажется, хорошо продумана, подготовлена и выполнена и не закончена по вине Западного фронта ни за что ни про что.
Во всяком случае, сделаем, что сможем. Да будет господня воля. Послужим государю до конца».
Генерал оторвал стальное перо от листа и задумался.
Как закончить письмо? Ставить ли обязательную формулу об уважении и прочем? Наверное, пока еще нет документальных доказательств измены начальника штаба верховного главнокомандующего, следует держать свои подозрения при себе…
Брусилов аккуратно вывел своим четким, как весь его характер, почерком:
«Прошу принять уверения глубокого уважения и полной преданности вашего покорного слуги. А. Брусилов».
Пока чернила сохли, вызвал дежурного офицера и попросил приготовить конверт и сургуч. Офицер доложил, что в приемной дожидается Генерального штаба подполковник Сухопаров, прибыл с сообщением из Петрограда.
— Проси! — скомандовал генерал.
Вошел его старый знакомый, ученик по офицерской кавалерийской школе.
— А, голубчик! Входи, входи и здравствуй! — скороговоркой приветствовал Брусилов Сухопарова и попросил: — Погоди маленько, вот только письмо отправлю…
Весь облик главнокомандующего отнюдь не излучал того пессимизма, о котором он сообщал в ставку Алексееву. Его глаза лучились, лицо словно помолодело.
— Рассказывай, с чем прибыл? — обернулся Брусилов от стола к камину, подле которого устроился Сухопаров.
— Ваше высокопревосходительство! — встал и вытянулся в струнку подполковник. — Направлен от генерал-квартирмейстерского отдела Генерального штаба для доклада по двум вопросам. Первое. Касательно воздействия ваших побед на европейскую дипломатию. Второе. Для изучения на месте австрийских и германских штабных документов, захваченных вашими доблестными войсками…
— Докладывай, голубчик! — разрешил главнокомандующий. — Только сядь, будь любезен!..
— Имею удовольствие доложить вам реакцию в Италии на Луцкий прорыв… — начал стоя подполковник.
Сухопаров хорошо знал скромность полководца и поэтому не стал называть это наступление тем громким именем, которым уже успела окрестить его вся Россия, — «Брусиловским прорывом».
— Садись, голубчик! И рассказывай… — доброжелательно указал на стул подле себя Брусилов и сел сам, приготовившись слушать.
— Известия о большой победе русских над австрийцами вызвали в Италии всеобщее ликование, — продолжил Сухопаров довольно торжественно, но, заметив скептицизм в глазах Брусилова, заговорил более буднично: — Во многих городах состоялись манифестации и празднества. В Венеции, например, общественные и частные здания украсились флагами, а население города устроило манифестацию в честь России…
— А флаги хоть были российские? — с улыбкой в усах поинтересовался Брусилов.
— Энкель сообщает, что итальянские, — коротко уточнил Сухопаров. — В Специи все здания были украшены флагами, а вечером большая толпа следовала за оркестром флотского экипажа, встречая громкими кликами исполнение русского гимна… В Катании, Палермо, Реджии все здания были также украшены флагами, проходили манифестации, а вечером города иллюминировались и устраивали на площадях концерты…
Но самое «радостное» известие я припас на десерт… — с печальной улыбкой сказал Сухопаров. — Из-за ваших успехов Румыния вскоре вступит в войну на стороне Антанты!..
— Господи! Этого нам только еще не хватало! — вполне серьезно вырвалось у Брусилова.
Луцкий уезд, середина июня 1916 года
Двенадцатого числа главнокомандующий Юго-Западным фронтом отдал приказ о новом наступлении, главными целями которого определил Ковель и Владимир-Волынский. Брусилов не любил сидеть в своем штабе и по бумагам знакомиться с подготовкой войск к боевым действиям. Он стремился в такую пору инспектировать свои соединения вплоть до дивизии, острым взглядом оценивая уровень командования, снабжение, боевой дух солдат и другие составляющие совокупных усилий к победе.