Вместе с Россией
Шрифт:
— Ну и хорошо! — басил Василий. — Вы ему как-нибудь брошюру нелегальную дайте почитать… Как он на нее отреагирует?
— Обязательно! — воодушевилась Настя. — Но все разно я хочу быть его женой!
— Не волнуйтесь, Настенька! — успокоил ее Василий. — Товарищи правильно все поймут, если вы выйдете замуж за Соколова! Мы желаем вам счастья!..
— Ой, как я засиделась! — вспомнила о цели своего прихода девушка. — Вы уже приготовили то, что обещали?
— Да, да! — откликнулся Василий. Он сразу сделался серьезен и, поднявшись со стула, встал на лавку у окна. Из глубокой ниши за подоконником вынул обычную корзинку, с какой кухарки отправляются на рынок за провизией. Корзинка была заполнена доверху. Сверху, на чистой тряпице, прикрывавшей содержимое, лежали мороженые антоновские яблоки. Все было банально и не вызывало никаких подозрений.
— Как я люблю мороженую антоновку! — не удержалась Настя. — Можно, попробую?
— На здоровье! — улыбнулся ее непосредственности Василий. — А будете передавать — сверху картофель положите, чтобы технологам, которые заберут у вас эту корзинку, было хорошее жарево!..
Анастасия аккуратно повязала вокруг шеи тонкую шаль, оберегая от простуды свое горло будущей певицы. Василий помог ей надеть шубку, и девушка, несмотря на свою хрупкость, легко подняла тяжелую корзинку.
— Студент, который придет к вам за ней в воскресенье на «мясопустой неделе», ровно в полдень, скажет пароль: «Не даете ли вы уроки игры на скрипке?» Вы должны ответить ему: «Нет, я могу только учить пению». После этого на всякий случай выгляните на лестницу и в окно, посмотрите, нет ли полиции. Если все спокойно, то отдавайте корзинку. Это потому, — пояснил Василий, — что в технологическом институте было несколько провалов и комитет опасается, что там действует провокатор. Если Костя-технолог окажется агентом охранки и приведет с собой полицию, то вы отдайте ему из корзинки десяток книжек, которые лежат сверху, отдельно — это вполне безобидные издания речей думских ораторов-меньшевиков… Если нагрянет вслед наряд полиции, который может караулить около дома, чтобы поймать на противоправительственном деянии, то они могут сразу не разобраться, приведут с «нелегальщиной» в участок, а там вынуждены будут отпустить… — пояснил он тактику действий.
Желаю успеха! — ласково пробасил на прощание Василий и пошел провожать гостью до выхода из подвала. Он выглянул во двор, убедился, что там не маячат никакие фигуры, и пропустил девушку. Под сапожками Насти заскрипел снег, она завернула за угол и гордо пошла мимо дворника, почтительно уступившего милой барышне дорогу.
6. Петербург, январь 1914 года
Настя давно хотела послушать Надежду Плевицкую, самую модную певицу Москвы и Петербурга. Говорили, что сам царь часто приглашает «курскую соловушку», как прозывали Плевицкую, на вечера в Царское Село, Публика валом валила на концерты знаменитости, которые, впрочем, были нечасты в столице. Анастасия хотела услышать Плевицкую совсем не из-за всеобщего ажиотажа, а оттого, что сама училась пению, любила народные песни и репертуар прославленной певицы был ей близок.
Алексей знал об этом желании Насти, следил за афишами и, как только появилось объявление, что «концерт единственной в своем жанре, известной исполнительницы русских бытовых песен Н.В.Плевицкой из Москвы имеет быть в зале Тенишевского училища в четверг… января, с ценою местам от 80 копеек», заказал два билета в креслах поближе к сцене.
В восемь часов вечера, за час до начала концерта, Соколов на легких санках петербургского «ваньки» был уже на углу Большого проспекта и 18-й линии, неподалеку от дома Анастасии. Настя не заставила себя ждать, Алексей заботливо укрыл ее медвежьей полстью, и сани тронулись, вздымая снежную пыль. В зимнем сумраке промелькнули Большой проспект, Дворцовый мост, Исаакий, Невский, Инженерная улица… Извозчичьи санки, кареты, авто — все стремилось к ярко освещенному громадному зданию Тенишевского училища.
Алексей и Настя прибыли за четверть часа до начала. Зал, поднимавшийся крутым амфитеатром, был переполнен, везде стояли дополнительные стулья, молодежь сидела и стояла в проходах. Соколов с трудом нашел свои кресла во втором ряду партера.
Цены местам в этом зале назначались антрепризой, и она в этот вечер постаралась — брала втридорога. Кресло в партере стоило столько же, сколько самая дорогая ложа на французскую драму в Михайловский театр — 20 рублей. Несмотря на это, Соколову с трудом удалось получить билеты.
В зале стоял неумолчный гул, публика с нетерпением ожидала начала концерта. На просторной эстраде яркими красочными пятнами обрамляли черное крыло рояля несколько корзин роскошных цветов, преподнесенных певице ее поклонниками заблаговременно.
Первым вышел постоянный аккомпаниатор певицы Александр Зарема — он же автор популярной песни «Шумел, горел пожар московский», часто исполнявшейся Плевицкой. Ему вежливо поаплодировали, и он, откинув полы фрака, присел к роялю. Зал замер, ожидая выхода любимицы.
Плевицкая стремительно появилась на эстраде и неожиданно для всех оказалась одетой в праздничный наряд курской крестьянки. Ее простое, некрасивое лицо было задумчиво. Она неловко поклонилась на вспыхнувшие аплодисменты и исподлобья, недоверчиво посмотрела на публику.
Зарема взял первые аккорды. Лицо певицы сразу преобразилось. Великая сила искусства сделала ее красавицей, зажгла вдохновенным огнем глаза, придала необыкновенную грацию движениям. Широкая улыбка, истинно русские интонации речи, таинство поэзии принесли в зал свежесть привольных полей и рощ, бескрайний простор лесов, в которых когда-то скрывался Соловей-разбойник.
Как завороженные, слушали Плевицкую Настя и Алексей. Звонкая песня переходила в говор, говор — в речитатив, речитатив поднимался безудержным бабьим криком. Но все было высшим сплавом искусства. Необыкновенной силой веяло от стройной, крепкой фигуры, блестящих глаз, побелевших, заломленных пальцев…
Анастасия наслушалась в классах консерватории разных разговоров о певице, но только теперь, видя так близко Надежду Васильевну и ощущая ее темперамент, смогла понять, как Плевицкая, проведя два года послушницей в курском женском Троицком монастыре, смогла взбунтоваться и бежать оттуда, попав прямо в бродячую цирковую труппу.
«Какой талант!» — думала Настя, отдаваясь потоку мелодий.
С эстрады певица рассказывала о разбойнике Чуркине, о пожаре Москвы 1812 года, о трагедиях на старой калужской дороге и в диких степях Забайкалья. В зале, наполненном завсегдатаями аристократических салонов, великосветских праздников, звучали баллады о тяжком труде кочегара и страданиях сибирских каторжан. Эту песню ссыльных Плевицкая отваживалась петь даже в Царском Селе перед самим государем Николаем Вторым, отправлявшим людей на каторгу. И ничего — царь с умилением слушал.
…Раздалось «марш вперед!», и опять поплелись
До вечерней зари каторжане,
Не видать им отрадных деньков впереди,
Кандалы грустно стонут в тумане…
Эта песня вызвала бурю аплодисментов в амфитеатре, переполненном студенческой молодежью, и весьма умеренный восторг в партере вокруг Насти и Алексея.
Анастасии было очень интересно увидеть, какую реакцию вызовет песня о каторжанах у Соколова. Она не ошиблась — Алексей был глубоко тронут исполнением этой народной баллады великой певицей.