Вместилище
Шрифт:
Полчаса назад поволоку, наконец, удалось нейтрализовать. Ловушки увезли. Больше сюрпризов не было.
Андрей удивленно отметил, что сейчас только полдень, а ему казалось, прошла целая вечность. “Ком-мандные”, деловито и не спеша, с определенной сноровкой затаскивали “конусы” на грузовики.
На улице по-прежнему стояла колонна людей.
Подъехали новые грузовики и увезли их.
Подошел К.
Он постоял немного рядом с ними, засунув руки в карманы, покачиваясь на каблуках и глядя на красное здание театра. Из окон
— Завтра прочитаем о пожаре, — сказал Брудзкайтис, — дотла уничтожившем театр…
— А люди? — шепнул Андрей. — Ведь были же люди!
— Не было людей. Не было! — сказал Палтыш, подбегая. Он тяжело дышал. — Они уже забыли!
— Забыли?
— Прямо сейчас продолжают забывать! Случился пожар сложнейшей категории, и ничего больше!
Послышались сирены. Приближались пожарные машины.
— Поехали! — сказал К. и залез в “ЗИЛ”. — Нас тоже здесь не было! Вообще никого не было!
Машина тронулась, постепенно набирая скорость. Андрей оглянулся. Площадь была пуста. Из окон валил черный дым.
Они проехали аптеку. Магазин.
“Они уже все забыли…”
Появились редкие прохожие. Жизнь текла своим чередом.
Андрей никак не мог оторвать взгляда от площади, прыгающей и превращающейся в маленькую точку.
К. обернулся и увидел, куда смотрит Андрей. И его слова как бы подвели черту этому утомительному, безумно долгому утру:
— Собака лает, ветер носит.
* * *
Он вышел на балкон покурить. Память мучила его. Сперва картинка — с цветом, звуком, запахом: овальное окошко, удаляющаяся площадь, брусчатка. Нет, даже не удаляющаяся, а просто — площадь. Застывшая навсегда. Потом — парк, точнее не сам парк, а вид на парк с того места, где сидел в машине Андрей. Парк захватила осень.
Они сидели и ждали.
Палтыш включил печку. Как всегда, много курили.
Перебрасывались незначительными фразами.
Андрея даже не интересовало, зачем они здесь. Приехали — и ладно. Ждут — и хорошо.
Потом повалил снег. Крупные такие хлопья.
— Ну, пора! — сказал К.
И он вылез из машины. Он пошел в этот снег, сгорбившись и засунув руки в карманы пальто. Возле лавочки под памятником академику Буданову остановился. Из-за памятника появился человечек в темном пальто и огромной башнеподобной шапке, весь какой-то закрученный и уплотненный, как лист ватмана. Если бы не очечки, сверкнувшие в густых лиловых сумерках, Андрей не узнал бы его… Интеллигент из театра. Зачем-то К. вызвал его сюда. Во время заварухи он ходил за К. как привязанный.
Они сели и завели беседу. Похоже, что говорил больше К.
— Агитирует, — равнодушно протянул Палтыш.
Никто ничего не сказал.
К. что-то отдал интеллигенту. Телефон, адрес?.. Место и время явки?.. К. махнул рукой и, натянуто улыбаясь, побежал к
— Поехали! — сказал он.
* * *
В квартире было холодно и почему-то не хотелось включать свет. Сумерки вползали в окно.
Андрей вернулся на кухню и задернул шторы. Уселся на табурет. От нечего делать покрутил в руках ложку. Ира все не приходила. Задерживается. Он уже три раза звонил к тетке, и ему три раза сказали, что там она не появлялась.
Через полчаса он оделся и сбегал в магазин, набрал всякой сдобы. Вернулся, высыпал все в тарелку и поставил на видном месте.
Потом снова уселся и уставился в одну точку. Даже раздеться ему было трудно.
Когда раздался звонок, он бросился в прихожую.
Ира, Ирка, Ирунчик…
Она была еще румяная, веселая, только что с улицы, изо рта шел пар. Она улыбнулась ему, и он тут же подумал, что он, должно быть, несмотря ни на что, очень счастливый человек…
Они прошли на кухню. Закипел чайник.
Он начал рассказывать.
Она слушала, открыв рот.
Умница, лапочка, котенок…
Она умела слушать.
Он подавил в себе страстное желание зарыться в ее рыжих волосах…
Они напустили полную ванну горячей воды и, хохоча, потащили туда и крепкий чай, и сдобу на тарелке…Кое-как разместили на табуретах.
Да! Нашлись свечи! Фран-цуз-с-кий р-роман!..
Прыская со смеху, Ира говорила, что тетка, наверняка, убила бы ее, если бы увидела…
Андрей, рыча, оттягивал мокрую ночнушку зубами и, прожевывая ткань, высказывал храбрую мысль, что никакие тетки им теперь не страшны. Ира отталкивала его и хихикала. Она вспомнила вдруг, что ничего не рассказала ему про новое место работы. Андрей согласился выслушать, но сначала насытится вот этим разомлевшим горячим телом.
— Дурачок!..
— Слушай, а почему ты смеялась, когда я сказал, что хочу сделать тебя счастливой?
— Я хотела сказать, что уже счастлива.
— А вот, — сказал он, — берем эту булочку и — пых-пых-пых-пых!.. Гляди! Это кукурузник! Самолет идет на снижение!.. Быр-быр-быр!.. Фью-юу-у-у!.. пролетает под мостом! Ах! Тпр-тпых-пчих-бах!.. Ба-бах!
— Тьфу!.. Дурак! Это же мое ухо! Будешь теперь облизывать!
Сразу после ванны они забрались в постель, и она все рассказала ему.
В лепрозории ей дали новую работу — совсем легкую, в “аквариуме”. Следила она там за ваннами. Для всяких бонз. Часы им поставь, занавесочку задерни и время проследи, чтобы, не дай бог, не пересидели больше положенного.
А еще нужно на их дурацкие шутки отвечать.
— Ну, это не сложно. Я им что-то отвечаю, а они все равно смеются, как будто что-то очень приятное услышали!
Андрей нервно покусывал губы.
— Заигрывают?
— Ну да, заигрывают. Ну, это так, ерунда. Ну, знаешь, как это с медсестрами бывает…