Вместо письма или Последняя ночь Самсона

Кружинина Аля

САМСОН: А-а-а! Это невозможно! Тюремщик, помоги мне! Иди сюда! Садись. Возьми. Пиши. Я буду диктовать.

ТЮРЕМЩИК подчиняется. САМСОН ходит по сцене.

САМСОН: Готов? Так. «Душа моя. Вечная любовь моя». Нет, «вечная» убери. Дальше. «Как же я много хочу сказать тебе. За эти полгода столько всего накопилось. Внутри меня боль». Нет, сначала надо… Зачеркни, черт… Надо так: «Душа моя, вечная любовь моя». Есть? Может «вечная» оставить? Оставим. А дальше… (останавливается, слепо глядя на Женщину, сидящую в углу). «Как жаль, что тебя нет рядом сейчас. Прижать тебя к себе, целовать, языком касаться ресниц… чувствовать запах твой…». Вооооот… (оборачивается

к тюремщику). Почитай, что вышло.

ТЮРЕМЩИК: Ничего не вышло.

САМСОН: Как? Читай, что написал!

ТЮРЕМЩИК (читает по слогам): «Д-у-ш-а мо-я». «Ве-ч-н-ая». Нет, вечная зачеркнул – нет, снова «ве-чная» – не зачеркнул…

САМСОН: Читай!

ТЮРЕМЩИК: Не ори, черт. «Д-у-ш-а м-оя, в-ечн-ая лю-б-овь м-оя…». «Ка-к ж-е мн-е на-до…». «Боль». Нет, зачеркнули. Так. «К-а-к жа-ль, ч-то те-бя нет…». Все.

САМСОН рычит, выхватывает письмо, комкает и бросает его на пол в угол сцены.

САМСОН: Иди.

ТЮРЕМЩИК не двигается.

САМСОН: Иди! Иди! Иди!

ТЮРЕМЩИК выходит.

САМСОН (ходит по камере, как зверь в клетке): А-а-а-а…. Без шансов. Без шансов!

Неожиданно бежит в угол камеры и его рвет в ведро.

САМСОН: О, господи… Господи! Тюремщик!

Входит ТЮРЕМЩИК. САМСОН поворачивает голову в сторону ведра. ТЮРЕМЩИК следит за его взглядом, тянет носом, молча идет в угол, злобно смотрит на САМСОНА, но молча забирает ведро и выходит.

САМСОН: Сами дерьмом кормите!

ТЮРЕМЩИК заглядывает в дверное окошко.

САМСОН: Все в порядке!

ТЮРЕМЩИК закрывает окно.

САМСОН: Никаких. Никаких шансов.

Садится к жерновам, начинает их крутить, как антистресс.

САМСОН: Если бы я встретил ее завтра, если бы она сказала мне, что ждет, что любит, если бы я… если бы… Слишком много если бы… И поздно. Все поздно!

Вскакивает, подходит к лежаку, берет вино в кувшине. Пьет. Берет пирог, макает в похлебку, откусывает. Ставит миску на пол рядом с лежаком. Ложится.

САМСОН: Да. Вот и все. Вот и все. Может так и лучше. Всем лучше. Освобождение. Ей освобождение. И мне. Как там говорят? Если бы богу было угодно, он бы дал нам шанс. Значит неугодно. А ведь я двадцать лет служил ему судьей. А ему неугодно, да? А тебе неугодно?! Ха! (снова садится, пьет). «Самсон, Самсон! Защити нас от филистимлян». И я защищал… Я не защищал? Защищал. Разве это я сам, по своей воле? По своей, может, я бы рыбу ловил! А нет. Привели меня – «защищай»! И, помню, стою перед ними, безоружный защитник, думаю, конец мне пришел, убьют! Тут что-то нашло на меня, и руки мои, прямо от кончиков пальцев, по ладоням, кругами так обволакивать стало и как будто они без огня горят, потом к локтям пошло… (завязанными глазами смотрит на руки, руками показывает – вспоминает). Кстати, со львом также было, но не важно… И вот я стою, а оружия-то нет. И их – тысяча человек против нас, против меня, значит. Не меньше! Тут – раз! В руках челюсть эта ослиная! Где взял? Откуда она подвернулась? Не ты мне разве? Посмеяться хотел? Да, смешно. Испытать? У них мечи, щиты, копья, стрелы, зато у меня – на-ко, челюсть осла! Свежая, крепкозубая! Думал, не справлюсь? Да хрен! А я челюстью твоей, пардон, ослиной – тысячу человек тогда… Тысячу человек! Тысячу человек! А без челюсти как? Смог бы без челюсти? Не знаю. (Пьет вино). А догадался бы я сам челюстью биться? Не! Точно нет! Не мое это. Не я все. Я же не клоун – народ смешить. Это ты! Нет, ты не клоун, подожди. Нет, я не то хотел. Ты придумал и руками моими

водил. Руко-водил. И судья ты. Через меня, но ты. Хотя нет. Судьей может и народ выбрал меня, за то, что защищал… А может ТЫ. Как теперь понять? И двадцать лет судьей. Но я был хорошим судьей. Неужели не заслужил? Молчишь? Ну, молчи (укладывается). Ну, молчи. Никаких шансов. Неужели жизни не заслужил я?! Ни жизни, ни шанса, ни любви. Ни любви.

На сцене меняется свет. То ли ночь, то ли сон. САМСОН дрожит.

САМСОН: Мам! Ма-а-а-м! Мне шанс дал тот мужчина с крыльями? Где он? А, мам?

ЖЕНЩИНА смотрит в сторону САМСОНА. Потом вынимает из сумки подушечку маленькую детскую и одеялко, подходит к САМСОНУ, подкладывает подушечку ему под голову, подтыкает уютно одеяло. Собирается уходить, но САМСОН успевает поймать ее руку и прижимается щекой.

САМСОН: Мам! Ты так говорила: всего один шанс у человека? Обними меня.

САМСОН пытается ее рукой обнять себя. Она не помогает.

САМСОН: То был шанс? Но не мой, да? Он тебе дал шанс иметь детей. Почему тебе? Я думал – почему именно вам с отцом. Чем вы заслужили? Я не могу, а вы заслужили. Значит, вы лучше меня? Или это все-таки мне шанс? Родиться? Нет, нет, нет. Слишком рано. Ребенок маленький и распорядиться этим шансом не сможет нормально. О чем? Да о том, что ребенок может и не просил его рожать! Зачем ему тогда такой шанс?

ЖЕНЩИНА молча уходит на свое место.

САМСОН: Ладно, ладно. А если шанс – это про встречу с любовью? Жил, думал, так и буду жить. Женщин много было. А тут шанс – Далила. Просил ли я? Или тоже не шанс?

Дверь открывается плавно, беззвучно, и в камеру входит ШИМШОН. САМСОН не обращает на него внимания. ШИМШОН прислушивается.

САМСОН: Если Далила – не про шанс, а просто она одна из тех, кто встречался мне, одна из многих, не значит ли это, что шанс у меня еще есть, и я могу надеяться… Точно, должен быть. Я не потратил его. Вот заладил – шанс, шанс. Что за слово такое смешное? Отец учил: «Самсон, слово «шанс» образовалось от латинского cadere – падать, падение игральных костей. На французском «chance» (говорит по-французски) – счастливый бросок. «Happy throw» (говорит с английским акцентом). «Oh, what a big throw, well done, Шимшон бен Маноах!» (смеется). Так он звал меня… Папа… А еще загадки очень любил загадывать…

ХОРОМ выдыхают: Дааа…

САМСОН: Папа, это ты? Кто здесь есть?

ХОРОМ: Кто здесь?!

Они совпадают и поэтому САМСОН не может отделить от себя второй голос. Должно возникнуть ощущение, что говорит один человек. САМСОН вертит головой и прислушивается.

ХОРОМ: Это ты, тюремщик?

САМСОН: Ты, тюремщик?

ШИМШОН (играет в эхо): Ты, тюремщик, ты тюремщик, ты тюрем…

ХОРОМ: Не выводи меня из себя!

ШИМШОН: Себя из меня? Выводи – не выводи? Я вышел из тебя.

САМСОН: (прислушивается, осторожно) Не раздражай меня, кто бы ты ни был, ты поплатишься. Ты знаешь, кто я?

ШИМШОН: Кто я?

САМСОН: Кто я!

Кричат, перебивая друг друга и хором: «ктояктояктояктоя…», ШИМШОН зеркально повторяет движения за САМСОНОМ.

ЖЕНЩИНА смотрит на них, как мать на расшалившихся детей и качает головой.

Гремит дверь и входит расстегнутый ТЮРЕМЩИК – он собирался спать. САМСОН с ШИМШОНОМ стоят рядом или друг за другом, впервые близко, как один организм. Тишина. ТЮРЕМЩИК вопросительно смотрит на САМСОНА, тот стоит лицом к залу, притворяясь невидимым. ТЮРЕМЩИК выходит с грохотом.