Вместо жизни…

Уайльд Наталия

Родители пришли к 11 утра – пьяные и веселые. Я в это время уже не спал, а просто залипал в вк и слушал «Skillet», как сейчас это помню.

Они пошли на кухню и что-то оживленно обсуждали, я не слушал, о чем они говорили. Но почему-то очень сильно напрягся.

Потом ко мне в комнату вошла мать. Она явно хотела со мной серьезно поговорить, о чем она тут же и сообщила. Я выслушал от нее странную претензию, что я

ни с кем в свои 15 лет не встречаюсь. А мой аргумент насчет того, что для меня сейчас самым важным моментом является учеба, не возымел эффекта. Я понимал, что с пьяными людьми спорить бесполезно, но остановиться не мог.

– Ты не понимаешь, – сказала мама, – ты просто позор нашей семьи. Это ненормально, что тебе даже в классе никто не нравится. У тебя нет друзей…

– У меня есть друзья! – Не выдержал я, – Просто я не привык общаться с кем попало! Неужели то, что я хорошо учусь и всесторонне развиваюсь, для тебя ничего не значит?

– А зачем тебе столько времени уделять учебе? Ты и так не семи пядей во лбу, а на платное отделение можешь не рассчитывать. Мы не будем тратить деньги впустую. Вот нашел бы себе приличную девушку при деньгах, и все было бы отлично.

Я не поверил своим ушам, а глаза у меня просто на лоб полезли:

– То есть, ты хочешь, чтобы я стал необразованным альфонсом? – Я не выдержал и вскочил со стула, – Объясни, за что ты меня так ненавидишь?! Что я тебе такого сделал? В конце концов, я на этот свет не просился!

– Да вот лучше бы ты не родился вовсе. От тебя одни проблемы. Ты то и дело пытаешься поссорить меня с Виктором! Как я должна к тебе относиться?

– Я не пытаюсь сказать того, чего нет на самом деле! С 11 лет я терплю сексуальное насилие по отношению к себе, а ты закрываешь на это глаза, потому что не хочешь верить! Ты права, лучше бы я никогда не появлялся на этот свет!

Я не смог держать себя в руках, к глазам подступили слезы, и я побежал на кухню. Там была аптечка с кучей лекарств. Мать плохо спала, и постоянно пила снотворное, причем рецептурное. Его у нас было в избытке. Я вбежал на кухню, открыл подвесной шкаф, и достал аптечку. Там я нашел снотворное и какие-то транквилизаторы. Я налил себе стакан воды из крана. И дрожащими руками высыпал горсть таблеток на ладонь. Умирать не хотелось, если бы ты знал, как не хотелось! Но я больше не мог выносить этот ад.

Я держал таблетки в руках, а рядом стоял стакан с водой. Когда я уже принял решение выпить таблетки, на кухню вошла мать.

Что она сделала, как думаешь? Нет, она меня не остановила. Вместо этого она сказала:

– Можешь пить эти таблетки и вообще делай, что хочешь, мне плевать. Всем только лучше будет без тебя.

Это почему-то меня остановило. Я положил таблетки на стол, вышел в прихожую, надел сапоги и свое любимое клетчатое черное пальто.

Я

не помню даже, как вышел на улицу. Я даже не взял с собой телефон. Слезы замерзали на морозе и высыхали на ветру. Я шел, куда глаза глядят, и так дошел до школы. Там я зашел на спортивную площадку, залез на турники, на которых можно было сидеть, как на лестнице.

Я просто сидел там, и смотрел вниз, размышляя о том, в каком безвыходном положении я нахожусь.

Я не мог никому рассказать о том, что происходит в моей жизни – мне просто было стыдно. Уйти из дома мне было некуда, там оставаться было мучением, и жить, в общем-то, тоже было мучением.

Но что мог сделать подросток в 15 лет?

Единственным глотком свежего воздуха была наша дружба. Но, когда мы встречались где-то, или когда я приходил к тебе в гости, я всегда понимал, что это временное облегчение, а дома меня ждет настоящий ад.

Пока я сидел на турнике, у меня замерзла голова, и я надел капюшон. Мне очень хотелось в тепло. И в кармане, к моему счастью, оказались деньги.

Я слез с турника и пошел в сторону метро.

Если честно, я шел на совершенном автомате, и как дошел до Девяткино, вообще не помню. Но в метро было долгожданное тепло, и мало народу.

На станции тоже было не очень людно. Я дождался своего поезда, зашел внутрь и устроился в самом дальнем углу.

Под мерный стук колес я практически задремал, и очнулся только на Звенигородской. Там я пересел на фиолетовую ветку, доехал до Адмиралтейской, и пошел в нашу «Шоколадницу».

Я прошел за самый дальний столик и заказал себе кружку горячего шоколада. Уже по привычке в этом месте я ожидал встретить тебя, но в помещение вошел Тимур. Он был, как обычно мрачен, и как всегда, в черном. Он осмотрелся по сторонам в поисках свободного столика, и, увидев меня, направился в мою сторону.

Вообще Тимур был последним, кого я хотел бы видеть сейчас. Но он мне не оставил выбора, когда подошел, поздоровался, снял куртку, и повесил ее на стул напротив, а потом присел сам.

– Я не настроен общаться. – Сказал я, дав понять, чтобы от меня отстали.

– Я тоже, – сказал Тимур, пролистывая меню, – но так как здесь оказался знакомый мне человек, невежливо будет не присоединиться.

– А ты не думал, что я могу здесь кого-то ждать?

Тимур кивнул в сторону кружки, которую я обхватил руками:

– Какао выпил почти наполовину, ты расстроен и угнетен, несмотря на то, что сегодня первое января. К тому же, ты не сказал сразу, что здесь занято, а придумал эту отговорку на ходу.