Вначале их было двое...
Шрифт:
— Пойди пройдись, дочка, побудь среди людей — рассеешься хоть немного, — уговаривала ее мать. — Можно ли все принимать близко к сердцу? Так, глядишь, и сердца не хватит. Дался тебе этот Эзра! И вовсе он тебе не нужен. Ты только присмотрись, как тебя любит Фоля — души в тебе не чает, добивается тебя. Чем он хуже Эзры? Вырос он здесь, в Миядлере, на наших, можно сказать, глазах. Парень хороший, видный. Чего тебе еще надо? Выходи за него — и будешь счастлива!
Но уговоры матери мало влияли на Марьяшу. По-прежнему она ходила как потерянная, по-прежнему томилась напрасным ожиданием писем.
Материнское
Так в тревоге и волнениях протянулось несколько месяцев. И тут пришло время Марьяше ехать в Одессу — она поступила в техникум, куда давно мечтала попасть. Как на грех, сразу после отъезда девушки стали поступать на ее имя письма от Эзры, одно нежнее другого. Оказалось, Эзра был тяжело ранен возле озера Хасан и потому долго не писал. Но Лея не пересылала Марьяше этих писем, боясь снова раздуть затухающее, как ей казалось, пламя любви в сердце дочери. Однако после нескольких запросов Марьяши — нет ли вестей от Эзры — мать отослала ей письма, но было поздно: они разминулись с Марьяшей, которая уже выехала к тому времени домой. А тут Эзра из письма приятеля узнал, что за Марьяшей увивается Фоля Райз, решил, что девушка его забыла, и перестал писать. Тогда-то Марьяша, считая, что у нее с Эзрой все кончено, согласилась выйти замуж за Фолю.
Но, даже родив ребенка, Марьяша не могла забыть Эзру, и теперь, когда он снова появился в Миядлере, почувствовала, что любовь с новой силой вспыхнула к ее груди.
Ранним утром, когда миядлерцы не успели еще подняться на работу, комбриг уже был на ногах. Он вышел во двор, вытянул из колодца ведро воды и, засучив рукава белоснежной рубашки, начал умываться. От студеной воды лицо его разрумянилось, он почти стонал от наслаждения, весело и оглушительно крякал:
— А-а-а! Хорошо!
Эстер, готовившая в кухне завтрак, с радостью слушала бодрые восклицания сына, ей было приятно видеть, что Эзра такой здоровый и крепкий: вот как брызжет во все стороны холодной водой, вот как раскричался на весь Миядлер! Мать быстренько вынула из комода свежее хрустящее полотенце, вынесла его сыну — на, вытирайся как следует, — а сама убежала обратно в кухню.
Когда Эзра, умывшись, вошел в дом, Эстер спросила его, ласково заглядывая в глаза:
— Что в такую рань поднялся, сынок?
— Да так, мама, не спится, да и не привык я на военной службе залеживаться в постели.
— Ну, дома-то, у матери, мог бы и подольше поспать, — заботливо сказала Эстер, положив на плечи статному сыну натруженные, мозолистые руки.
— Что же мне — валяться до полдня? Не могу, мама, времени жаль, — ответил Эзра.
Между тем люди, хоть и торопились на работу, то и дело заглядывали во двор Ходошей, любопытствуя узнать, что поделывает знатный гость.
— Глянь-ка, уже встал… В такую-то рань, а уже на ногах! — услышал комбриг чей-то голос.
Но только он вышел на крыльцо, как мать ласково позвала его к столу:
— Завтрак готов, сынок. Иди, а то остынет.
Эзра не заставил себя долго просить. На столе уже стояла всякая снедь, любовно приготовленная матерью: в центре красовалось большое блюдо с жареными цыплятами, а вокруг него стояли тарелки: тут был и редис в сметане, и салат, и вареники с вишнями, и яйца, и картошка с чесноком и укропом — да и чего-чего только не наготовила она для дорогого гостя. А рядом с большим блюдом стоял графинчик с виноградным вином.
— Ешь, ешь, сынок, на здоровье! Ты, верно, совсем забыл вкус домашней снеди, — с улыбкой угощала мать.
— Что верно, то верно, соскучился я по домашней еде, — весело отозвался Эзра, — нигде не едал таких вареников и такой аппетитной картошки. Недаром я всем говорил, что никто в целом мире так вкусно не готовит!
— А ты поменьше хвали, да побольше ешь. Авось я хоть едой соблазню тебя — все почаще будешь навещать меня, — лукаво ответила Эстер, придвигая сыну то одно, то другое блюдо. — Это еще что! Вот не успела я приготовить пампушки — ты ведь любил их есть с холодным молоком. А блинчики с творогом, которые я, бывало, готовила на троицу? А рубленые яйца с луком и с гусиным жиром? А ватрушки? Я хорошо помню твои любимые блюда! Ну, да всё еще впереди, всё успеешь попробовать — ведь не сегодня уезжаешь.
Обильное угощение, любовно приготовленное матерью, напомнило Эзре старые времена — праздничные торжества в доме, когда все, вплоть до медного черпака, которым набирали воду из кадки, было выскоблено, вычищено до блеска, пол подмазан свежей глиной, шесток окантован красной полоской, а его мать вся так и светилась радостью, нарядная и счастливая.
Тогда были еще живы дед и отец Эзры. Дед восседал на почетном месте в старомодном длиннополом сюртуке, отец улыбался в окладистую бороду, довольный тем, что вся семья в сборе: и брат Эзры Шимен, и сестра Бася, которая сейчас живет с мужем и детишками в Донбассе, и сам Эзра, его любимец и баловень.
Да, эта картина запомнилась комбригу на всю жизнь, и он невольно начал оглядываться, будто искал следы тех безвозвратно ушедших дней.
Видя, что сын задумался, Эстер подсела к нему.
— Что же ты, сынок, не выпьешь вина? Ведь оно свое, домашнее, из своего винограда. Да и я тоже хороша — захлопоталась на кухне и забыла попотчевать.
— А я тебя жду, мама. С тобой хочу выпить — одному как-то нескладно получается.
— Ну что ж, как не выпить с тобой, сынок, за компанию, — Эстер поставила на стол вторую рюмку и налила вина.
— Лехаим [1] , мама, за твое здоровье, — сказал комбриг.
— Лехаим, сынок, лехаим, — за твое счастье и за счастье всей нашей семьи. Вот жаль, что Шимена нет, — ну, да приедет небось дня через два, — откликнулась Эстер.
Они залпом опорожнили рюмки и сразу же налили по второй.
— А много ли вы сняли в прошлом году винограда? — поинтересовался сын.
— Да много ли мне одной надобно? — ответила мать. — Большую часть продала кооперативу, а из остального приготовила вина. Довелось мне с тобой его попробовать, а это большая радость!
1
Будьте здоровы (евр.).