Вне игры

Сугралинов Данияр

– Это как? – не понял я.

– Скоро узнаешь, – пообещал Уанчо. – Или, может, желаешь признаться, где расположены храмы Спящих, не дожидаясь Пресвятой и Светоносной инквизиции?

– Кто знает, может, и желаю, – я пожал плечами. – Все зависит от того, что вы можете предложить взамен, святой отец.

Не то чтобы я пытался перевербовать его, но попытка не пытка. Мне и великих князей Преисподней удавалось привлечь на свою сторону. В любом случае общаться проще, чем терпеть пытки, будучи распятым на кресте.

– Отречешься от своих? – недоверчиво сузив

глаза, поинтересовался Уанчо.

– Опять же, обсуждаемо. Что предложите взамен?

– Я приму решение о том, чем тебя вознаградить, только когда услышу, где находятся храмы гнусных Спящих, – горделиво ответил жрец. – Где и сколько их всего.

– Где-то в Дисгардиуме, – ответил я. – Именно там расположены все сорок шесть храмов Спящих, жрец. Удачи в поисках.

– Сорок шесть? – делано удивился тот. – А почему не двести сорок? Воистину, лишь мерзкая ложь может литься из поганых уст отринувшего свет язычника! Что ж, я тебя проучу.

Больше он так ничего и не сказал. Из его левой руки выстрелил луч обжигающего света, которым он принялся терзать мое тело, а из правой – волнами пошло целительное сияние, не дававшее мне умереть.

Самым сложным было не издать ни звука – не хотелось доставлять жрецу такую радость. Я стер зубы в порошок, сдавливая вырывающиеся стоны и вопли, но вот с рефлексами сделать ничего не мог – тщетно извивался, стараясь уйти из-под луча, но смог только выгнуть тело дугой, потому что и голова, и конечности были намертво прижаты тяжелыми кандалами к каменному полу. Отстранившись от боли, я забил голову мыслями о том, что произойдет дальше. Придут ли на выручку Большой По и Тисса? Что даст первому обращение в Ядро Чумного мора? Вряд ли это повысит его уровни, и даже если приятель получит неуязвимость, вытащить меня это вряд ли поможет…

Когда тебя истязают, за временем следишь особенно внимательно, но и оно меняет свой ход. Секунды растягиваются в минуты, а те – в бесконечность, зрение подводит, в глазах все расплывается так, что невозможно зацепиться взглядом за системные часы, но всему приходит конец.

Боль стихла, когда вернулся жрец Руффин. Он привел трех инквизиторов, которые внимательно меня осмотрели и покивали друг другу, видимо, убедившись, что я тот самый Скиф.

Руффин же начал выговаривать Уанчо:

– Я же велел распять его! Почему он все еще на земле?

– Отринувший свет осквернил мой слух враньем, преподобный, – ответил тот, не смутившись. – Я посчитал верным наказать поганого лжеца, чтобы подготовить к вашему возвращению.

– Мудрое решение, – заступился за Уанчо Ларион, Первый инквизитор. – Но теперь, когда все мы здесь, обманщику место там, где он не сможет осквернить касанием землю, освещаемую Нергалом.

Тончайшие лучики света ударили снизу, вонзились в тело иглами, подняли над землей и сработали, как гвозди, намертво приколотив мое тело к распятию. Все, кроме Лариона, взялись за руки и начали молиться, а тот приблизился, вознесся сам и схватил меня за голову, заливая светом, в потоке которого я перестал видеть что-либо, кроме его сияющего лица.

Тиран

Баал, лидер Проклятой инквизиции, разбирал меня на кусочки, чтобы докопаться до частицы Упорядоченного. Первый инквизитор Ларион просветил мой разум так, что, казалось, от него невозможно скрыть ничего. Даже в самых потаенных уголках сознания щупальцами копошились острые лучики света, выискивая нужное, и вместе с этим я и сам вспоминал давно забытое: лицо мамы, когда я родился, запах папы, когда он взял меня на руки, вкус материнского молока, мои первые шаги и радостные лица родителей…

Я потерял счет времени, которое одновременно остановилось и бешено ускорилось – на меня хлынули воспоминания о каждом мгновении за мои шестнадцать лет, и я знал, что все это видит и Ларион: я задуваю свечи и гордо надеваю часы, подаренные дядей Ником на десятилетие… впервые еду на велосипеде, отец придерживает меня за плечо и в последний момент не дает упасть… я не могу оторвать глаз от светлых косичек Мелиссы Шефер, сидящей за следующей партой в третьем классе… Ханг ставит мне подножку, когда я балансирую подносом с едой в школьной столовой… Эдвард стаскивает с Малика трусы на физкультуре… маленькая девочка, в которой я узнаю Еву, дарит мне свою куклу… я впервые оказываюсь в Тристаде и восторженно ору, чтобы Дисгардиум встречал нового героя…

Яркий свет, поглощающий все, включая мои воспоминания, гаснет. Идеально чистое и прекрасное лицо с небесными глазами недовольно морщится и отдаляется – Ларион меня отпускает. Я все еще слышу смех Ириты на пляже возле Кхаринзы, где мы впервые познали друг друга, когда стальной, но разочарованный голос Первого инквизитора возвращает меня в реальность:

– Мне не преодолеть блок. Я видел, где тварь прячет воспоминания о Спящих, но не смог пробиться.

Меня окатывает облечение. Похоже, ментальный блок Бегемота ставится не только последователям, такой же есть и у инициала.

Следующие полчаса все больше хмурящийся Ларион допрашивает меня, какой-то злой магией заставляя страдать при каждом лживом ответе. Сложно передать суть страданий, они словно включают в себя весь спектр того, что мне очень не нравится – от зловонных запахов, выворачивающих наизнанку, до чувства дикого ужаса, от которого хочется сжаться в комок и спрятаться. Боль идет фоном, но теперь она отрывиста и внезапна, непонятно, в каком месте тебя застанет врасплох, а оттого разум распадается, а сердце болит уже не от пыток, а от бесконечного страха.

Когда все заканчивается, я испытываю облегчение и удивленно осознаю, что тело мое цело, а боль исчезла. И все равно, тишина в ощущениях снова нагоняет страх – я боюсь, что пора спокойствия скоро закончится.

– Дозвольте применить более земные методы, Первый инквизитор Ларион, – елейным голосом говорит Руффин.

– Дозволяю, – устало отвечает Ларион. – Мы с моими братьями по Пресвятой и Светоносной инквизиции покинем вас, преподобный. Сами знаете, с рассветом состоится явление новой верховной жрицы Нергала, владыка призывает всех, кто поможет расширить канал.