Вне Объектива
Шрифт:
Не люблю такие пробелы во времени. Я всегда придерживаюсь графика, заполненного до краев мероприятиями, и тщательно планирую каждый час дня. Эти непредсказуемые тихие моменты, когда мысли дрейфуют по темноте, которую я так пытаюсь оставить позади. Фраза «незанятый ум - это мастерская дьявола» всплывает в голове, когда я гляжу на время - пятнадцать минут шестого.
Я знаю, что проснулась так рано из-за него. Из-за Джуда. Вчера вечером я едва ли могла заснуть. Каждый момент дня прокручивался у меня перед глазами, заставляя чувства трепетать, а разум содрогаться.
После
Его работа была сделана.
Со вздохом я перевернулась на бок, чтобы рассмотреть утренние светлые тени, протягивающиеся вдоль комнаты. Я бы попыталась забыть его полностью, но съемки возобновятся в понедельник после того, как миссис Харт со своей командой закончат работать над образцами осенней коллекции, которые они так хотят показать. Будет ли он в понедельник?
Правда мне стало грустно от осознания того, что его больше нет.
Но чего я ожидала? Он работает с моделями весь день, каждый день. Ясно, как небо, что любое внимание было строго односторонним. Я провожу руками по волосам, снимая постыдную правду. Достаточно.
Перед тем, как мой разум запротестовал, я вскакиваю и втискиваюсь в черные капри-леггенсы с голубым пуловером, после завязываю кроссовки. Мне нужно выбраться наружу. Я проверяю почту и вижу пробудившуюся миссис Дженкинс. Она всегда жаждет поболтать, особенно когда я соглашаюсь съесть немного кофейного пирога с ней.
Красная линия пуста, когда мы садимся на остановку Гринвич-Виллидж. Мы с Наоми присаживаемся рядом друг с другом на парочку оранжевых пластиковых стульев. Она всегда позволяет мне сидеть у окна, чтобы я могла наблюдать за темным туннелем.
— Я тебе уже говорила, что ненавижу тебя?
Нарушая свою пассивность, я улыбаюсь ей и притворяюсь, что разглядываю искореженную металлическую крышу метро в раздумьях.
— Хм,.. однажды, когда я стащила твою задницу с кровати. Затем снова, когда мне буквально пришлось завязать тебе кроссовки, и в третий раз, когда с крошечной слезой на щеке ты осознала, что сегодня нам нужно пробежать лишнюю милю, чтобы компенсировать прошлую неделю.
У Наоми немалая тяга все драматизировать. Я даже подумываю, что ей приходится играть нормальную на работе в офисе, где она сдерживает все свое сумасшествие, и выплескивает все во время наших встреч.
Нахальный список заставляет ее рот растянуться в улыбке, после чего она обнимает меня за плечи, пододвигая к себе ближе для объятий.
— Я думаю, этого должно быть достаточно, — насмехается она, жалея себя.
— Я просто должна позволить тебе растолстеть, — дразню я, убирая голову с ее плеч.
— Не получится. Моя
Я грустно покачиваю головой, ведь она права. Наоми до тошноты великолепна. Слегка загорелая кожа и теплые, карие глаза именно то, по чему страдает каждая девушка.
— Попридержи это для швейцарца, чтобы нарожать таких же милых детишек, как и ты, — снова раздразниваю я ее, щипая за щечку.
Она бросает на меня игривый взгляд, и я вздыхаю, счастливая, что являюсь некой ее частичкой. Наоми дает мне чувство легкости, будто ничего плохо не произошло или даже не случится. Я впитываю ее счастье, как губка, надеясь, что его мне хватит надолго после того, как мы разойдемся.
Мы сидим молча в течение нескольких минут, пока она проверяет телефон и проводит пальцем по его блестящему хвостику. По мере того, как мы приближаемся к Центральному парку, вагоны метро неуклонно заполняются, и я осознаю, что мечтаю, глядя в окошко. Воспоминания о пироге с корицей миссис Дженкинс спозаранку заставляют меня улыбаться, но тут же они переходят к утренней почте. В самом верху стопки счетов и ненужной рекламы я увидела белый конверт, на котором красовался извилистый каллиграфический почерк матери.
Наверное, я потеряла счет времени. Обычно я ожидаю ее «ежеквартальные проверки» за несколько дней до этого, но письмо застало меня утром врасплох. Ее письма вообще бы не приходили, если бы только, когда я ушла два года назад, не оставила ей адреса. Она бы не перестала разыскивать меня, даже бы позвонила в полицию и написала письмо в отдел о пропавших без вести, поэтому я решила, что проще всего будет съехать. Однако, каждый раз, когда ее письма с монограммой приходят, я сожалею о содеянном.
Разборки с копами были бы хорошим разнообразием в моей жизни, честно говоря.
С дрожащими руками я раскрыла конверт и заглянула в него, чтобы вновь увидеть стандартную канцелярскую бумагу, которая прикрывает чек, выписанный на мое имя. Я даже не взглянула на сумму. Я вернулась в квартиру, достала потрепанную коробочку из шкафа и положила письмо с чеком в стопку к остальным.
Приятно поговорить с тобой, мама, скоро снова встретимся.
— Итак, ты не хочешь мне рассказать побольше о том мальчике-фотографе? — спрашивает Наоми, вырывая меня из раздумий о матери.
Сердце мгновенно подпрыгивает от воспоминаний о Джуде. Я не смотрю ей прямо в лицо, опасаясь, что все эмоции можно прочесть по моим глазам. Отголоски его прикосновений заставляют тело чувствовать тепло, и я знаю, что Наоми вскоре заметит румянец на щеках. Мой взгляд все еще прикован к стенам туннеля, мелькающих в окне.
— Не совсем, нет, — бубню я достаточно громко, чтобы она услышала меня сквозь грохот вагонов метро.
Она знает, что должна толкнуть меня за это, но, вероятно, Наоми все еще расстроена тем, что я закрыла тему так резко. Я писала ей вчера между перерывами съемок про Джуда, но, когда он внезапно ушел, то передумала обсуждать его.