Вне себя
Шрифт:
– Давайте кушать? – предложила Олеся.
– А вы сейчас разве не кушали?
– Нет. Они без тебя не хотели кушать. Им нравится, когда ты как рыбка кушаешь.
– Тогда давай.
Мы расселись по разные стороны столика. То Олеся всех кормила, то я всех. Устроили, так сказать, пикничок. Светлана Владимировна в перерыве, когда Олеся кушала (опять же за этим столиком) спросила у меня:
– Толик, ты, где такую мебель купил? Мы вон с дедом пол города облазили, сплошная фигня продаётся.
Я поскромничал:
– Лучшие подарки обычно своими руками делаются.
– Сам что ли?
– Да. На работе есть возможность станками воспользоваться. Воспользовался…
– Олеся ещё хотела себе шкафчик и кухню, а мы всё не можем ей стоящее найти.
– Ну, вот теперь я знаю, с чем в следующие разы к ней в гости приходить.
Вечером перед моим уходом Светлана Владимировна попросила меня:
– Я понимаю, что обидно, когда вместо слова «папа», тебя называют «дядя». Но давай сделаем всё не так сразу, постепенно. Чтобы Олеся привыкла, так сказать… И пока что она на нашем содержании. Ты тут находишься на наших условиях. Мы разрешили к ней приходить, будь добр…
– Да, на ваших… Вы думаете, я против, чтобы её содержать. Я очень хочу участвовать в её воспитании. Маме с Юрой она не очень-то нужна.
– Люба налаживает свою личную жизнь.
– И Олеся ей видимо помеха…
Светлана Владимировна промолчала.
Я продолжил:
– Я не против, что Люба её мать и что у неё теперь другой. Что случилось, то уже случилось. Я не препятствие! Но Олеся ведь и моя дочка. Почему вы пытались убрать меня из её жизни? У меня не было родителей, и я знаю как это. И что Юра ей ничего плохого не сделал, тоже знаю. Но он ей нейтральный человек.
Этот разговор немного изменил наши отношения. Каждый месяц я отдавал «алименты» наличкой Светлане Владимировне. Поговорил с Любой по поводу удочерения Олеси. Она с неохотой, но согласилась: каким бы хорошим не был Юра, Олеся ему всё-таки не дочь. И папа, который всё сделает для дочки, тоже бывает иногда кстати. Через ЗАГС мы переоформили Леськины документы на мою фамилию, отчество. Теперь я официальный папа. И конечно же я сдержал своё обещание: сделал шкафчик и кухню в той же манере, как и стол со стульями – надёжно. Дочка росла, взрослела. Я был для неё первым другом, кому она рассказывала абсолютно всё. Но жила всё также у родителей Любы, моя работа не позволяла в рабочие дни быть дома и следить за ней. Но на выходные Леська с радостью уходила ко мне. В пять лет я подарил ей сотовый телефон и теперь мог в любое время услышать её голос. В садике, куда она ходила, был один неприятный мальчишка – Сашка задира. И почему-то он больше всех невзлюбил именно Олесю. Много раз ходил разбираться в садик, но ничего не помогало.
Неприятность случилась внезапно. Осенью, в субботу вечером мы с Леськой возвращались из парка домой. Было темно и безлюдно. Откуда-то сзади из-за кустов по моей спине ударила дубина, и с дикими болями я повалился на землю. Второй удар пришёлся по голове. На мгновение я выключился, а пришёл в себя из-за визга Олеси. Какой-то незнакомец, закрывая ей рот, тащил в гущу парка. Не чувствуя ничего, я ухватился за ту самую дубину, которой огрели меня и словно полетел за ними. Сходу одним ударом сбил бандюгу с ног. Олеся вырвалась и побежала на выход, а я продолжал лупить дубиной, пока не понял, что я его убил. Странное ощущение эмоционального всплеска. Дубина выпала. Я взглянул вниз и не увидел своих рук. Нет тела, ног. Я поспешил назад. Но я не шёл, не бежал, а быстро летел. Над моим телом, лежавшем на дорожке, плакала дочка. Она быстро набрала телефон Светланы Владимировны, и всхлипывая:
– Баба! Папу убили!
На той стороне трубки ответили:
– О, боже! Где вы?
– В парке на выходе.
Через несколько минут приехала бабушка с дедом, полиция и скорая помощь. Врач определил, что у меня ещё есть пульс, и шансы на спасение ещё остаются. Тело быстро загрузили и увезли. Полиция расспросила Олесю, как всё произошло и когда обошли место преступления, были сильно удивлены, что следов человека убившего бандита нет, и взяли дубину на экспертизу. Позже в больницу приехали Светлана Владимировна с мужем. Олеся отказалась ехать домой:
– Я поеду к папе!
В операционной над моим телом суетились доктора.
– Раздроблено два позвонка в нижней части… Поврежден спинной мозг. Даже если он сможет выжить, коляска уже его удел. – сказал один.
– Повреждения черепа, кость вошла в серое вещество. Максимум один процент на чудо. Но не расслабляемся! Попытаться нужно, у него в коридоре дочка сидит. Мне сложно будет смотреть ей в глаза в случае неудачи.
Подкатили ИВЛ и дефибриллятор, начали операцию на черепе. Медсестра заявила, что давление быстро падает. Сердце остановилось, остановились и врачи. Я наблюдал за этим со стороны, и когда на кардиомониторе увидел ровную линию, отвернулся и полетел сквозь стены в коридор, где сидела Олеся с бабушкой и дедом. Мысли толкали на то, что растением в коляске я вряд ли нужен буду дочке. Нужно смириться и уйти. В коридор вышел врач. В глаза дочери он действительно не смог смотреть. Он обратился к старшему поколению:
– Вы же понимаете, что шансы были минимальные… У него перелом позвоночника, пробит череп, кость вошла в серое вещество.
Светлана Владимировна прикрыла рот ладонью и пустила слезу.
– Папа уже очнулся? – подошла к врачу Олеся.
Врач промолчал. Светлана Владимировна взяла её за руку:
– Пойдём домой, солнышко. Папе нужно отдохнуть.
Олеся начала отбиваться от рук бабушки:
– Я никуда без папы не пойду!
Раздражённый голос и слёзы… «Вот за такое следует попробовать жить!» – подумал я и вернулся в комнату со своим телом. Медсестра откатывала ИВЛ от операционного стола. «Сдались! Но я не сдамся!» Рядом с телом лежал заряженный дефибриллятор. Мне же как-то удалось взять дубину в парке. Я попробовал взять, и ручки с электродами словно прилипли и стали моими ладонями. Я положил их на грудь своего тела. Разряд. Сознание пропало. Электроды с грохотом упали на пол. На кардиомониторе появился пульс. Из горла прорезался тихий стон. Медсестра сразу выбежала в коридор и позвала доктора:
– Дмитрий Сергеевич, пульс появился.
Доктор поспешил вернуться в операционную. Операция длилась несколько часов. Череп залатали, на спину наложили шину и укатили в реанимацию. Я воспользовался своим процентом «чуда». Дочка никуда не уходила, а ждала, когда к ней выйдет доктор, подрёмывая на коленях у бабушки. В этот раз ему уже не стыдно было смотреть ей в глаза:
– Твоему папе уже лучше, поезжай домой, а завтра его навестишь.
Его слова, как бальзам на душу ребёнку.
– Вот видите! Всё у папы хорошо! – обратилась она к бабе с дедом.
– Я так и сказала, что папе нужно отдохнуть. – ответила Светлана Владимировна, уже немного успокоившись.
Несколько дней я был без сознания. Ничего не слышал, не чувствовал. Естественно, никто дочку не впустил в реанимацию, не положено… Сказали, что как только меня переведут в общую палату, только тогда можно будет прийти. Светлана Владимировна постоянно была на связи. Первым моим гостем, когда я пришёл в себя, был следователь из полиции. Задавал вопросы про то, что последнее я помню в том злополучном парке. Сдавать себя, я, конечно, не стал. Сказал про удары со спины и по голове. Он помялся, но расспросил немного по следствию: