Вне системы

Стуров Денис

— Какой у меня серьезный проводник, даже и словечка не скажет.

Она посмотрела на него своими невероятными зелеными глазами.

— А зачем попусту тратить слова, которые ничего не значат? Какая кому от них будет польза?

— Ну, не знаю, у меня есть приятель, Дэ Хен, мы когда вместе, он всегда без умолку болтает, да и вообще, в новом мире не привыкли к тишине, в голове программа тебя никогда не оставляет одного, обязательно чем-то развлекать будет, по-другому уже давно жить никто не может.

Уна опять повернула к нему

голову.

— Я не Дэ Хен и не программа, так что развлечением тебя заниматься не буду. Я вообще не люблю говорить, предпочитаю тишину. — При этих словах она не заметила торчащий из земли корень, споткнулась и полетела вниз. Серёга рванул вперед и в полете едва успел схватить ее в свои объятия, не дав рухнуть на песок. Так и замер с Уной в руках, уткнувшись носом в ее шею, как же от нее пахло. Лесной свежестью и чем-то неуловимым, дурманящим голову. Его никогда не возбуждал запах женщины так, как запах Уны. Ее совсем не хотелось отпускать, хотя она уже самостоятельно стояла на ногах, и по всем правилам приличия Серёга должен был убрать от нее руки, так что нехотя пришлось отпустить.

— Спасибо, — сказала Уна, немного смутившись, то ли от своего падения, то ли от Серёгиных объятий. Чего точно, он не понял, но на всякий случай решил не уточнять.

Всю оставшуюся дорогу они шли молча.

Когда до границы с резервацией оставалось не больше десяти метров Серёга опять схватил ее за руку.

— Стой, ты куда собралась? Тебе дальше нельзя, прилетят дроны.

— Нет, можно. — Она выдернула руку и пошла дальше. Серёга схватил ее за плечи:

— Что ты делаешь? Жить, что ли, надоело, или у вас тут боевые дроны не летают?

Уна первый раз за все время улыбнулась.

— Нет, летают, но, поверь, меня они не тронут. У меня есть от них иммунитет. — И показала на висящий на шее металлический кулон в виде сердца. — Я провожу тебя до конца.

— Что это? — спросил Серёга.

Она сжала кулон в своей руке. И как-то грустно сказала:

— Это то, что осталось от роботоподобного человека, которого пытались к нам внедрить. Очень удобно, — как-то чересчур для себя жестко попробовала продолжить она. — Теперь с его мозгами хожу я. Меня не трогают дроны, принимая за свою. Поэтому могу спокойно пересекать границу с резервацией.

— Ты уверена, что это безопасно? — спросил Серёга, все еще чувствуя тревогу за Уну и какую-то сильную неприязнь к кулону, висящему на ее шее. С чего это, вообще было непонятно.

— Да, уверена, — ответила она. — Или ты думаешь, имея такую возможность, я туда не выхожу?

— Зачем ты туда ходишь? — спросил Серёга.

— Когда идет охота и от меня за границу резервации уходит недобитый зверь, его нельзя оставлять раненым, нужно обязательно догнать, иначе животное будет мучиться, а потом его душа будет преследовать мою.

— Ты сама можешь убить животное? — подивился он.

— Да, конечно, я же, как и мой отец, охотник. Сама выслеживаю, сама убиваю. Могу из лука, могу и ножом. — Она при этих словах зачем-то похлопала себя по бедру. — А что в этом такого?

«Не, ну а чего, нормально, походу, я влюбился в охотника-мясника», — подумал Серёга. А вслух сказал:

— Мне кажется, это не совсем женская профессия.

В это время они вплотную подошли к границе с резервацией. Серёга внутренне напрягся, готовый в любую секунду прыгнуть на Уну и прикрыть ее своим телом, если появятся дроны. Но она смело, даже ни на секунду не сбавляя темпа, перешагнула границу и спокойно пошла дальше.

— Мы с отцом из племени Шаста, — сказала Уна, — у нас никогда не было разделений на женскую или мужскую работу, все занимались тем, к чему душа лежит.

— Племя Шаста? Так же гора называется. Вы что, тут всегда жили?

— Да, все мои предки отсюда, кроме прадеда, и всегда преклонялись перед этой священной горой. А теперь никто, кроме меня, и подойти к ней не может. Ты же русский, да?

— Да, — подтвердил Серёга.

— Тогда ты знаешь, что означает название нашей горы.

— Нет, — изумился Серёга, — не знаю.

— Ну как же. Это русское слово!

— Нет, в русском языке нет такого слова! — Серёга начал перебирать в голове все известные ему слова на «Ш».

— Как же нет? — изумилась Уна. — А какое слово вы используете, например, испытывая удовлетворение, или когда у вас рождается ребенок, или вы влюблены?

— Счастье! — догадался Серега. — Это Счастье!

— Да, да, Шаста! А говоришь, что нет! — засмеялась Уна. — Когда в наши края приплыли первые русские переселенцы, они увидели гору, почувствовали ее энергетику, сразу сказали, это Шаста!

— Да, — задумчиво произнес Серёга, — тут действительно живет счастье, — и посмотрел на Уну.

— Мы и сейчас используем много русских слов. Шаста и другие племена не признавали испанских колониальных властей, те были убийцами и грабителями, а с русскими переселенцами у всех индейцев сложились дружеские отношения. Они много что принесли в нашу культуру, кроме языка, многому научили. Русских никто не трогал, им разрешалось охотиться на индейских территориях. Оставшись в лесу до ночи, приходили ночевать в племена. Затем индейцы начали отдавать своих дочерей замуж за русских. Таких семей было много. Жили они как на территории русских в крепости Росс, так и в индейских поселениях.

— Я что-то не понял, тут что, была русская крепость?

— Да, ее останки и сейчас есть, она находится недалеко от Сан-Франциско, на американский манер это место называется Форт Росс, ты свободен в своем передвижении, можешь съездить туда посмотреть. Мой прадед, например, не увез прабабку в крепость, а остался с ней в ее племени, они прожили хоть и тяжелую, но долгую и счастливую жизнь.

— Ты хочешь сказать, что твой прадед был русским? — все больше удивлялся ее рассказу Серёга.