Вне закона
Шрифт:
— Выбор всегда есть, — прошептала она, все еще видя перед собой кровь на рубашке убитого.
— Его нет для такого человека, как Кантон. И судя по тому, что я слышал, он просто святой по сравнению с Лобо.
Уиллоу крепко сцепила ладони.
— Поверьте, Уиллоу, дело того не стоит. Джейк не мог знать, что все так далеко зайдет, и что Ньютон и Морроу пошлют за людьми вроде этих.
— Но ранчо мое, — возразила Уиллоу. — Раньше у меня ничего не было по-настоящему моего, и детям там нравится.
— А если бы
Уиллоу подумала о доме, который она успела полюбить, о животных, с которыми играли дети. Они все просто ожили на ранчо, в особенности Чэд. Они любили ранчо не меньше, чем она. Но дело было не только в этом, Джейк оставил ей ранчо, чтобы сохранить мир, если она не оправдает его доверия, то не заслуживает и денег от продажи ранчо.
— Возможно, я могла бы кого-то нанять… — Она подумала о незнакомце с песочными волосами.
— На какие деньги, Уиллоу?
— За жилье и содержание. Мальчики могут перебраться в гостиную. А если пройдет дождь, я смогу что-то выручить от огорода.
— Он засыхает, Уиллоу. А как насчет Алекса? Он не собирается отступаться.
Но Уиллоу не слушала. Зерно только что возникшей идеи уже дало ростки. Должна была быть причина для того, чтобы их незнакомец появился именно тогда, когда был нужен.
Они добрались до ранчо, и Салливэн с облегчением — после событий последних нескольких дней — увидел, что дом еще стоит.
— Если что-то понадобится, вы пошлете за мной?
— Конечно, — ответила она, — и спасибо вам.
— Подумайте о том, что я сказал.
— Нет, — отказалась она с озорной улыбкой.
— Черт побери, Уиллоу.
— С нами будет все в порядке, вот увидите, — успокоила она.
Он как будто читал ее мысли.
— Вы не можете всегда полагаться на ангела-хранителя.
Она перестала улыбаться.
— Я знаю. Но, не знаю почему, я знаю тоже… просто знаю, что все будет хорошо. Даже Брэди.
— Хотел бы я разделить этот оптимизм, но после сегодняшнего вечера…
Она с теплым чувством тронула его руку и быстро сменила предмет разговора.
— Знаете, Мариса в вас влюблена.
Он отрицательно покачал головой.
— Теперь вы закрываете глаза на факты.
Его глаза затуманились:
— Вы уходите от разговора.
— Верно, но все равно я права. Спокойной ночи, — торопливо добавила она и быстро спустилась с тележки.
Сейчас она больше не хотела ничего слушать. Она хотела подумать. Без помехи.
— Уиллоу…
Не обращая внимания на протестующий возглас, она дошла до двери, оглянулась, помахав рукой, и исчезла за дверью. Она стояла, прижавшись спиной к двери, пока не убедилась, что тележка уехала.
В доме было тихо, хотя на кухонном столе горела керосиновая лампа. По-видимому, все спали. Она подумала о Брэди, вернулся он или нет, она не посмотрела за загородку, был ли там Юпитер. Снова открыла дверь и прошла к загородке. Юпитера не было.
— О, Брэди, — прошептала она, — только бы с ним ничего не случилось.
Она вернулась к дому, шаги ее утратили обычную легкость. Рука на дверной ручке слегка дрожала. Правильно ли она поступает? Или она подвергает опасности все, что ей дорого?
Она подумала об убитом в отеле, о профессионале по имени Кантон и о еще не появившемся, но таившем угрозу Лобо. Затем эту тень сменила другая, тень человека на фоне солнца, человека с глазами как драгоценные камни. Уиллоу распрямилась и вошла в дом. Раньше она никогда не отступала. И теперь не отступит.
Глаза старой индианки были полны ненависти, рот кривился жестокой улыбкой, когда она обвязывала веревку вокруг шеи мальчика. Эту веревку Лобо носил следующие шесть лет.
Джесс Мартин. Когда-то его так звали. Странно, но он почти забыл это имя.
Когда его взяли в плен, армейские офицеры спрашивали его фамилию, но он им так и не сказал. Пусть допрашивавшие его считают, что он забыл. Джесси — так звал его брат — умер много лет тому назад. Лобо не хотел его воскрешать.
Он был Лобо, воин апачей, белый отщепенец. Волк со всеми чертами волка, кроме одной. Он не собирался заводить подругу на всю жизнь. Ему никто не был нужен.
Тогда, много лет назад, он испытал облегчение, когда воины апачей достигли своей деревни. Его ноги болели, ступни были покрыты ранами и волдырями, горло пересохло, желудок съежился от недоедания.
Он испытывал облегчение до тех пор, пока его не втолкнули в хижину старухи и не дали понять, что теперь он принадлежит ей, до тех пор, пока она не завязала веревку ему вокруг шеи и не потянула, показывая, как легко она может задушить его, если он хоть в чем-то ослушается.
Этим вечером, не дав ничего поесть, его связали и как сторожевого пса привязали к шесту рядом с ее хижиной. И таким стало имя, данное ему его новыми хозяевами: Мальчик Пес.
С ним обращались хуже, чем с собакой. Муж и сын женщины были убиты белыми солдатами, и она ненавидела белых изо всех сил, оставшихся в ее старом теле.
Ошейник был умело завязан. Это была скользящая петля, которую можно было затянуть, но нельзя ослабить. Она прикреплялась к шестифутовому отрезку веревки, который днем часто был в руках старухи, а на ночь привязывался к шесту. Он работал в поле с женщинами и делал другую женскую работу: потрошил дичь, красил шкуры, выполнял любое унизительное дело, какое только старуха могла придумать. Ему давали есть ровно столько, чтобы он не умер, и никогда достаточно для того, чтобы утихомирить постоянную боль в животе.