Вне закона
Шрифт:
— Я еще раз заявляю, никуда ты не уйдешь! — услышал я голос Самсонова.
— Сделаешь командиром шестого отряда — не уйду, — торговался Иванов. — Не сделаешь — уйду. Самогонкой меня не купишь. Моя рация…
— А в самом деле, Жора, рация-то его, — с подначкой сказал Ефимов.
— И я такое про тебя, Георгий, могу в Москву передать!..
— Молчи! Плевать мне на тебя… У меня бригада, люди, большое дело, а у тебя, Иванов?.. Не хочешь по-хорошему…
Ефимов осветил меня фонарем.
— Ты что здесь шатаешься? — строго и трезво спросил меня Самсонов.
Не, я шатаюсь… Вы убили… Я слышал очередь…
— Да,
Убил… И закон на его стороне. Какой закон? Куча параграфов. Они делают неподсудным преступление Самсонова. Военный трибунал, возможно, оправдает, даже похвалит его: «Заснул на посту! Да еще в тылу врага! Рисковать жизнью бойцов, судьбой отряда!» Но если разобраться по-человечески? Беднягу нельзя было ставить на пост — он не спал прошлую ночь, не знал армейской дисциплины, плохо знал партизанские порядки. Формально — он человек гражданский… Кроме того, никакой серьезной опасности не было — ни немцы, ни полицаи, если не считать неудачной карательной экспедиции, вот уже почти два месяца как не появлялись близ леса. Самсонову это хорошо известно — ездит же он ночью без особой охраны из Александрова в лагерь!
— И правильно сделали Георгий Иванович! — поддакнул Ефимов. По этому тоже не видно было, чтобы он много «выпил.
— Жестоко, бесчеловечно! — выпалил я.
— Жестоко? Ты опять?.. — холодно переспросил Самсонов. — Если бы ты не был таким нежным отроком, я назначил бы тебя своим комиссаром, — с издевкой сказал Самсонов. — Да вот только ты устав плохо знаешь, лезешь ко мне с критикой.
— Его кровь пугает, — вставил Иванов-Суворов, громко, судорожно икнув.
Самсонов тихо рассмеялся вдруг, не раскрывая рта. Он подошел, хромая, ко мне.
— Послушай-ка, чистюля! Я люблю парней за то, что они не девки. А девок, — он усмехнулся, — за то, что они не парни. А ты? Не парень, не девка. Помнишь, обещал я помочь твоему воспитанию, научить тебя дисциплине, сделать из тебя мужчину. Так вот, я установил, что в Рябиновке живет одна шпионка. Она выдала гестапо семью партизана, и немцы всю семью вырезали. Она выдала гестапо нашего связного. Ее необходимо убрать. Ее и дочку ее — соучастницу, девчонку лет пятнадцати. Тебе их укажет Богданов. Так вот! Сделать это я поручаю тебе. Жестоко, но справедливо. Война все спишет. Старуху эту и девчонку… и еще там у ней, кажется, сестренка есть…
— Ну зачем? Месяцев десять ей! — возроптал трезвым голосом Ефимов.
— Убрать! Всех убрать! Когда командир приказывает расстрелять предателя, солдат не спрашивает «за что?», а говорит «так точно». И помни, если на этот раз повторится известная тебе история — расстреляю. Уничтожь всю семью. Дом сожги дотла. Так я решил. Кровь за кровь, семью полицейского за семью партизана! Зуб за зуб. Не поможет — челюсть за зуб вырву! Об исполнении доложишь. Иди!
В темноте неожиданно послышался раздраженный голос Ольги.
— Жора? Это ты? Где это ты шляешься? Обещался к ужину быть!
— Но, но! — крикнул не очень храбро в темноту Самсонов. — Не подрывай авторитет, не то я не погляжу…
— Ишь развоевался…
Утром, проведя бессонную, мучительную ночь, я отправился с Богдановым в Рябиновку. Богданов подтвердил слова Самсонова.
— Я эту гадюку хорошо знаю! — говорил он мне, мрачнея. И Гущин с ней знаком. И Гришка, агент наш. Это она его выдала немцам. Мы у ней втроем батраками работали зимой, семь шкур с нас спустила — грозилась, что выдаст нас немцам, как окруженцев, ежели прохлаждаться будем. Вот и Блатов тебе это подтвердит — он же из Рябиновки. На деревне ее все лиходейкой зовут. Муженек ее уже тогда сволочью, был — первым по своей охоте в полицию подался. А девчонка ее сведения отцу в Пропойск в гестапо носила. Девчонка еще молоденькая, несмышленая, а мать заставляла ее бегать в лес, снимать одежду с наших убитых красноармейцев…
— И это все, что ты знаешь?
— Мало тебе?
— Сколько лет девчонке?
— Девка на возрасте — шестнадцатый пошел.
— Пятнадцать… Ах, черт побери!
— А тебе-то сколько?
— Мне? Восемнадцать! Сравнил тоже!
— Ну, так Боровику было всего четырнадцать!
— А старухе сколько?
— Какая там старуха! Лет сорок с хвостиком этой ведьме… Да брось ты, Витька, рассусоливать, метриками интересоваться! — разозлился вдруг Богданов. — Пусть у начальства об этом голова болит, наше дело телячье, сказано — сделано! Не нам отвечать.
Богданову, я видел, все ясно. Он готов в любую минуту выполнить приказ Самсонова. Тот же Богданов, что не помешал Самсонову добить Богомаза… Выполнить любой приказ для него легко и просто. Не выполнит он приказа — его накажут, а если выполнит ошибочный или преступный приказ — накажут командира.
Эх, нет больше с нами Богомаза, нет человека, который мог бы подсказать мне, посоветовать. Как возмущался он тогда намерением Самсонова расстреливать семьи полицейских! Но медь и Богомаз говорил, что мы должны беспощадно карать прямых и деятельных пособников врага.
Утром, уже не в первый раз, я высчитал приблизительно по карте, что до линии фронта было около трехсот километров. «От Казани до Москвы около семисот километров! — уговаривал я себя. — Ты ведь и тогда не рассчитывал на мягкий вагон. На своих двоих дойдешь. И почему тебе кажется этот план фантастическим? Надо, надо знать Большой земле о Самсонове». И тут же отвечал себе: «Убежишь, перейдешь через фронт — Самсонов радирует туда, и там тебя встретят как дезертира, как изменника!»
Я уговорил Богданова отложить расстрел до вечера. Он охотно согласился — зачем шумиху поднимать в селе? Мы остановим группу на опушке леса близ Рябиновки. Вспомнив, что в Рябиновке живет жена нашего Блатова, я, оставив товарищей в лесу, незаметно пробрался к ее хатенке. Блатова подтвердила каждое слово Богданова: «Давно эту гадину порешить нужно!» А в лесу меня ждал сюрприз: Блатов и Богданов задержали на пропойской дороге молоденькую миловидную девушку с ивовым лукошком.
— Вот! — сказал Богданов, завидев меня. — Она самая! Дочь гестаповки. И вот! — Он торжествующе помахал бумажкой. — В лукошке нашел на дне, под яйцами, под лопухом. Читай!
Я вышел на дорогу, где было светлей. Строки, старательно выведенные почерком малограмотного человека… Число, месяц… Восемь бандитов, один велосипед, два кулямета… Несли раненого. Пришли от Васьковичей… Ушли в лес… Опять заходили к Блатовой. У нее муж в партизанах. Разговаривали с… Подписи не было.
— Кто писал?