Внебрачный контракт
Шрифт:
– Дуня? – удивленно проговорила она глухим голосом.
– Да, – машинально ответила я, потому что, в свою очередь, никак не могла узнать эту стоявшую передо мной болезную женщину.
– Ты как тут? – спросила она. – Да ты не признала меня? Я – Эльмира!
– Эльмира! – Я, пораженная, отшатнулась даже. Она совершенно была не похожа на себя – она выглядела теперь старше своей собственной матери, когда я увидела ее с кисточкой и консервной банкой в руке четырнадцать лет тому назад. – Мира! – Я пришла в себя и кинулась к ней на шею от счастья, что отыскала ее семейство. – Как я рада, что нашла тебя! Как я рада! – Я захлебывалась от восторга, понимая: раз Эльмира живет по-прежнему в гараже, то, стало
– Проходи. – И она усадила меня за круглый стол, что стоял теперь на месте широкой арабской кровати. – Я, конечно, могу долго ходить вокруг да около, но спрошу тебя сразу – как ты тут оказалась? Отдыхать приехала и решила к нам заглянуть?
– Да, да, я понимаю... Я, как снег на голову, спустя столько лет... – Я запиналась, мне хотелось сказать ей об истинной цели своего приезда, но отчего-то язык не слушался, и я говорила совсем не то, что нужно было бы мне сказать. – Ты расскажи... Как вы живете? Как мама с отцом? Как Марат? Нур?
– Мама с отцом живут вместе с Нуром. Они переехали отсюда пять лет назад, когда у Нурика родился четвертый ребенок.
– Да ты что?! – изумилась я – я никак не могла представить себе цыпленка Нурика главой многодетной семьи.
– Да. Он женился десять лет назад, у него шестеро детей, жена неплохая, хозяйственная. Родители помогают им с детьми. Я с наступлением холодов тоже переезжаю туда и всю зиму жду не дождусь, когда наступит весна, чтобы снова переселиться сюда. От них от всех можно с ума сойти! – со злобной усмешкой проговорила она.
– А ты? Ты-то как? Как у вас с Маратом?
– Не произноси его имени в моем доме! Не смей! Слышишь?! – нечеловеческим голосом возопила вдруг она – я даже испугалась.
– Хорошо, я не буду, – пролепетала я, но Миру, видно, распирало – хоть кому-нибудь, пусть в сотый раз, повторить свою историю.
– Он бросил меня через три года после того, как ты гостила у нас. Ушел к белобрысой стерве! Гад! Подонок! Хорошо еще, что господь нам детей не дал! Ненавижу, ненавижу его! – И она в ярости неимоверной вцепилась обкусанными ногтями в скатерть и, не контролируя себя, принялась стягивать ее, пока пиалы с грохотом не упали на пол. Лицо ее исказилось – будто она переживала сейчас ни с чем не сравнимую боль, будто ее на костре жгли заживо.
Оно и понятно – Мира до сих пор не могла прийти в себя после разлуки с Маратом – ведь она считала его безусловной, неприкасаемой своей собственностью – он был ее – целиком и полностью: и мысли, которые крутились в его вихрастой голове; и выразительные глаза с прожигающим взором, с соединительными тканями, веками, чечевицеобразными хрусталиками, непрозрачными склерами и роговицами; и горячая кипучая кровь, определяющая его бешеный темперамент, выбрасываемая левым желудочком в аорту, поступающая потом в артерии, артериолы и капилляры органов и тканей; и сами эти ткани и органы, включая желудок, селезенку, кишечник, почки, печень, – одним словом, все в нем, до последней клетки, до вздоха, принадлежало ей. А тут вдруг – на тебе! В один момент она потеряла все окончательно и бесповоротно – даже его запах, который сохранялся в первые месяцы после развода на постельном белье, на подушках и одеялах, в шкафу, где несколько лет висели рубашки и костюмы «собственности» – он испарился, улетучился и теперь, наверное, вспоминался ей лишь во сне.
– И вообще, Дуня... Прости меня, но я не хочу тебя видеть, не хочу общаться с тобой... Ты напоминаешь мне о том времени, когда я была счастлива с ним. Уходи! Я прошу тебя.
– Я уйду, Мирочка! Я совсем на тебя не злюсь. Я все понимаю! Только ты для меня, как спасательный круг для тонущего. Скажи мне, где Варфик! Дай мне его адрес! Я приехала сюда, чтобы найти его! – Не знаю, откуда
– Не знаю я об этой червивой семейке ничего! – отмахнулась она, но потом снова ей захотелось сказать: тяжело ей было молчать – слишком многое накопилось в ее душе за эти годы. – Его родители эмигрировали в Иран лет семь тому назад. Варфика после армии, несмотря на его протесты, женили все-таки на Хатшепсут. Он окончил институт нефти и химии, бросил Хатшепсут (это, наверное, у них в крови – бросать своих жен!) и уехал в Алжир, куда-то в Северную Сахару. Да! – воскликнула она, будто вспомнила что-то важное. – Он ведь в Москву сразу после службы ездил – месяц там пробыл, все тебя искал, да не нашел! Сказал, что вы с мамой то ли переехали, то ли вообще уехали в другой город, я не поняла. Ему ничего не оставалось, как повиноваться родительской воле, хотя я не заступаюсь за него!
Значит, он искал меня! Искал! Я буквально задыхалась от радости, но, вспомнив о его отъезде в Северную Сахару, почувствовала, как сердце у меня упало – вниз куда-то свалилось, пролетев желудок, провалилось в левую ногу, сжалось и затаилось в пятке... идея о поездке в Алжир еще не успела прийти мне в голову.
– А зачем он уехал в Алжир? – прошептала я.
– Не знаю ничего наверняка. Что-то, связанное с добычей нефти. Небось махинации какие-то! – с отвращением сказала она. – Где эта сволочь Марат, я вообще не представляю, да мне это и неинтересно. Одно только могу сказать – кажется, дом на побережье, ну, где ты отдыхала, они не продали. А может, уже и продали... Ну все, Дуня, а теперь уходи! Больше я тебе ничего рассказать не могу, а смотреть на тебя мне не доставляет никакой радости. Прощай.
– Держись, Мирочка. Спасибо тебе за все. До свидания, – лепетала я, пятясь задом к выходу.
Вдали, в нежных розовато-золотистых лучах утреннего солнца, на пригорке переливался одноэтажный домик с плоской крышей, выкрашенный в белый цвет, словно мазанка на далеком украинском хуторе. Тишина. Лишь от дома, в котором я провела когда-то самый счастливый месяц моей жизни, доносились размеренные удары молотка: тук-тук! тук-тук! тук-тук! И никого вокруг – или все спят, или вымерли.
Я подошла к знакомой калитке – во дворе какой-то мужчина в шароварах и белой свободной рубахе, с густой каштановой шевелюрой и бородой лопатой мастерил то ли табурет, то ли навесную тумбочку – пока понять было сложно.
«Интересно, кто это? – подумала я. – А вдруг это Варфик?! Нет, не может быть – Мира ведь сказала, что он в Алжире! Это, наверное, Марат! – догадалась я. – Конечно же! Наверняка он расстался со своей белокурой девушкой, махнул на себя рукой, и к Мире вернуться ему стыдно – с какими глазами он предстанет перед ней?! Им овладела тоска, он плюнул на свою внешность, поселился в ауле, отрастил бороду и стал настоящим мужиком. Прямо как Лев Николаевич Толстой!» – вздохнула я. Стук в этот момент прекратился.
– Эй! Вы кто? Вы к кому? – окликнул меня мужик в шароварах.
– Марат! Ты что, не узнаешь меня?! – крикнула я. – Я была рада, что нашла хоть одного члена Варфиковой семьи. Что это мог быть не Марат – у меня в ту минуту и мысли такой не было. В моей голове сложилась такая правдоподобная история после встречи с Эльмирой, которая не подлежала ни малейшему сомнению.
– Проходите, – и Марат, открыв калитку, впустил меня внутрь.
Нечего сказать, жизнь здорово побила его за четырнадцать лет! Его уже никак нельзя было назвать красавцем! Постарел, что ли? Не пойму. Стал ниже ростом как будто, раздобрел, а на щеке шрам появился – наверное, Мирина работа. Глаза не искрятся, как раньше, – мутные какие-то стали, отрешенные, пустые. Ох, как много он пережил! Нос даже вниз загнулся от горя.