Внебрачный контракт
Шрифт:
Из будки вылез худенький загорелый старикашка.
– У! Варфик! – радостно воскликнул он. За его спиной появилась тучная женщина, очень похожая на Арсена. Она вытолкнула наружу старика, всплеснула руками, и все они оживленно и громко заговорили на родном новоассирийском языке. Я поняла лишь одно – что тучная женщина лет семидесяти и худой загорелый старик приходятся Варфику бабушкой и дедом, к которым он заскочил проездом из Питера, дабы заключить их в объятия перед службой в армии.
– Дуняша, познакомься, это мои бабушка с дедушкой, а это – моя подруга Дуняша, – представил нас Варфик друг другу, и тут в незнакомой речи я отчетливо разобрала имена «Аза» и «Арсен». «Они, наверное, говорят, что Арсен с Азой недовольны нашей с Варфиком дружбой
Успели на поезд чудом – еще минута, и мы бы опоздали. Варфик показал билет проводнице, торопливо чмокнул меня в щеку, крикнул:
– Пиши мне! – и скрылся в вагоне.
Я разглядела его силуэт сквозь грязное мутное стекло купе, я долго стояла на перроне, я видела, как состав покачнулся, как-то встрепенулся весь и медленно поплыл прочь – далеко-далеко, туда, где ноги ласкает теплый, почти белый песок, где зеленоватые волны с пенистыми гребешками змейкой стелятся вдоль берега, где фантастически яркое солнце заливает своими тягучими лучами лазурный небосклон... Где я целый месяц была счастлива, думая, что это еще не настоящее счастье – это только увертюра к веселому спектаклю моей райской жизни. Что само-то счастье только впереди! Но вдруг внезапно, неожиданно быстро, непредвиденно оно оборвалось, когда я была совершенно не готова к этому, не ждала от судьбы-злодейки такого вот поворота!
Я пришла домой в тот вечер вся в расстроенных чувствах, плакала даже ночью в подушку, когда мама со счастливой улыбкой на устах видела уж сто первый сон. У нее, кажется, сегодня был удачный день.
Как я узнала в дальнейшем, на выставке она встретилась с первой своей любовью – Юрием Макашовым, который спустя годы снова признался ей в любви (он, оказывается, до сих пор питал к ней сильное сердечное чувство и так ни разу и не был женат). Повидалась она также со своей сестрой Лидой, которую не видела несколько месяцев из-за глупой какой-то обиды с ее стороны. Лида ходила по залам вместе с необычайно толстенной бабищей в черном балдахине, с помощью которого та пыталась скрыть предательски вылезающие отовсюду жировые отложения. Женщина эта оказалась Мартой из Таллина, из-за которой шестнадцать лет назад и Юре Макашову, и нам с родительницей пришлось покинуть теткину квартиру. Марта была одинока – ей так и не удалось выйти замуж (вероятно, по причине слишком большого к этому стремления), и она все так же, как и шестнадцать лет назад, строила глазки всем подряд, хихикала и кокетливо подергивала своими плечами-подушками (точнее, это она думала, что подергивание плечами, хихиканье и подмигивание – все это очень мило, все это привлекает представителей противоположного пола, хотя на самом деле мужчины воспринимали ее подергивания и подмигивания, как нервный тик после сильного и недавно перенесенного шока, а беспричинные смешки – за недостаток ума, как печальное последствие того самого перенесенного шока).
Далее события разворачивались с невероятной быстротой.
Юрий Макашов, дабы во второй раз не потерять навеки свою вечную любовь, через неделю потащил маму в ЗАГС и, дав начальнику взятку, попросил расписать их не через месяц, а хотя бы через десять дней.
Одновременно с бракосочетанием родительницы моей произошло еще одно немаловажное событие, которое поломало всю мою судьбу. Именно теперь власти прониклись к нам чувством сострадания и вошли в положение одинокой матери моей (которая сейчас была не так уж и одинока). Они поняли наконец, насколько нерационально тратить на дорогу по два с половиной часа, чтобы утром вовремя оказаться на работе. Как ужасно приезжать домой, пользуясь общественным транспортом в час пик, без единой пуговицы на пальто или плаще, и уж совсем аморально – на платье (в зависимости от времени года). Короче говоря, нам дали ордер на новую квартиру, поближе к той самой крупной строительной организации, где моя мама самым
Связь с Варфоломеем прервалась – он не знал моего нового адреса, я не ведала, где служит любимый. Я пыталась раздобыть его координаты через Нуровых родственников, через Марата, но все оказалось бесполезным – ответа от них не последовало. Видимо, Раиса, Нур и Эльмира снова припомнили посылки с дорогостоящими мельхиоровыми позолоченными столовыми приборами, которые это семейство имело глупость присылать мне в бесчисленном количестве, наверняка вспомнили они и тот самый кубок для вина, изготовленный непонятно из какого металла, напоминавший мне всегда чашу Святого Грааля. В итоге мое письмо с просьбой сообщить мне подробное местонахождение Варфика осталось без ответа.
Когда мне стукнуло восемнадцать, мама переехала на постоянное жительство в Палех, к мужу, известному уже к тому времени художнику. Она изредка позировала супругу, являясь для Юрия Макашова источником вдохновения, играя роль его музы.
Я же три года ждала из армии своего ассирийского принца, оставаясь ему верной до такой степени, что с противоположным полом даже не разговаривала – в то время я напоминала себе безутешную вдовицу, замотанную с головы до пят в лиловую траурную тряпку, которую встретила как-то по дороге к морю в том счастливом месяце, который я провела рядом с Варфиком.
А когда мне стукнуло девятнадцать, моя подруга Людка сказала, что в моем возрасте быть девственницей просто неприлично, стыдно даже.
– Могут подумать, что ты до таких почтенных лет дожила и никому не нужна была! – подкрепила она свою мысль, и в моей жизни тут же появился фанатик своей профессии – пожарный Анатолий Зуев, который работал и сверхурочно – никогда он не мог равнодушно пройти мимо дымящейся урны...
Но он оказался женат, и у него было двое детей.
Потом я познакомилась с капитаном дальнего плавания Макаром Петровичем Кокардовым, но и он исчез где-то в океанских просторах на своем корабле со странным названием «Горные вершины».
Вскоре в меня влюбился боксер-тяжеловес Иван Дрыков, но с ним у меня тоже как-то не сложилось – ночи напролет он пытался одержать победу над ненавистным противником своим Гариком Шубиным, в результате чего так разгромил мою квартиру, что пришлось нанимать маляров.
...И за одного из этих маляров меня угораздило выйти замуж, потому что подруга Людка все уши мне прожужжала, что, мол, стыд и позор это – дожить до двадцати двух лет и ни разу (хотя бы ради приличия!) не побывать замужем. Однако Дубов оказался самым худшим в мире мужем, которого только можно себе вообразить!
И вот, когда я делала ремонт, когда я закончила его и наводила порядок, когда любовалась на свою работу и поразительную, необычную для глаза чистоту собственного дома, – думала я о том, что, в сущности, кроме ассирийского принца, в моей жизни не было ни одного нормального мужчины – все какие-то чокнутые попадались, будто сотканные из одних недостатков. Из лжи, зависти, трусости, слабости, эгоизма, злости, наушничества. А Дубова взять – так он вообще истерики мне, как хорошая баба, закатывал – бывало, на пол рухнет, на спину перевернется и давай ножками сучить по той только причине, что ему, видите ли, женских прокладок не купили! «Себе купила, а мне не купила!»
Ужас! Боже мой! С кем я жила! Какой только мерзости не встретилось на моем пути! Бедная я, бедная! И мне стало вдруг настолько жаль себя, что комок обиды застрял в горле, и ни туда, ни сюда – чуть я не задохнулась.
«У тебя, Дуня Перепелкина, есть только один выход!» – говорил мне голос свыше.
– Я, наверное, с ума схожу! – предположила я вслух.
«Наоборот, выздоравливаешь, в себя приходишь! Это ты раньше сумасшедшая была, раз с такими дураками жила!»
– А какой выход-то, какой? – Я уже и не замечала, что вслух разговариваю.