Внеплановый ремонт
Шрифт:
Продолжая плыть на волнах нахлынувшей свободы, Ларионов ощутил нереальность ситуации.
Он находился в своем доме, где неспешно – без взлетов и падений – текла нынешняя семейная жизнь: настолько безэмоциональная, что казалась вечной, хотя таковой не была.
И в то же время в этом же доме, в этих же стенах – только между других обоев и среди другой мебели – прошли первые двадцать лет, проведенные в беспорочной близости с сестрой.
Сейчас казалось, что ничего того на самом деле не было, все лишь приснилось.
Но то было – и было, несомненно, лучшим в его жизни.
И сейчас вода шумела в той же ванной комнате, где они с сестрой когда-то невинно намывали друг друга по утрам.
Более того: несмотря на то, что на месте убогой железной ванны родителей давно стояла уютная акриловая, угловая и сияющая, и душевых леек за эти годы было сменено бессчетно, вода падала на то же самое тело, которое когда-то прижималось к нему в постели.
Ларионов потряс головой.
Мысли о прежней счастливой жизни вытеснили мечты о грядущих женщинах, которых предстояло найти по одной на каждый ошеломительно свободный вечер.
Он думал сейчас о Нине – о ней и только о ней, потому что когда-то она была его всем.
Это казалось странным, поскольку та жизнь давно умерла и ничего не могло повториться.
Но наваждение было слишком сильным.
Поставив и маслины и крабовые клешни обратно в холодильник, чтобы они не нагрелись за время ожидания, Ларионов прошел в комнату дочери.
Там нашлись вещи сестры, больше им было негде быть.
На сиденье стула лежали прозрачные колготки, на спинке висело платье, сверху белели трусы и чернел бюстгальтер.
Он был небольшим в сравнении с теми парашютами, что носила жена. Обзаведясь выпуклостями достаточно рано, Нина замедлила, потом вовсе остановила рост своих форм; сейчас ее грудь стала даже не средней, а маленькой.
Точнее, такой она казалась: обнаженной сестру Ларионов не видел больше двадцати лет.
Их нежные объятия обуславливались ночными привычками. Став спать в разных комнатах, они перестали раздеваться на глазах друг у друга.
Опять увидев Нинино белье, Ларионов почувствовал, как внутри что-то дрогнуло.
Это «что-то» было не постыдным, а смешным. Но тем не менее он оглянулся на дверь – понял, что сестра еще намывается, и взял в руки ее бюстгальтер.
Далеко не новый предмет туалета пах ее телом, ее косметикой.
Когда-то давно Ларионов смог бы узнать запах сестры среди сотни одинаковых девочек. Та память не стерлась, но Нина перестала быть той Ниной.
И было бы странно, улови он нечто знакомое в запахе тридцативосьмилетней чужой женщины.
Аккуратно – чтобы сестра не поняла, что брат трогал ее интимные вещи – Ларионов положил бюстгальтер на прежнее месте, прошел мимо шумящего душа, достал из холодильника водку, с хрустом свернул девственную пробку, налил полную большую рюмку и быстро выпил.
3
– Саш, спину мне потри, пожалуйста! – донеслось из коридора.
Там клубилась сырость, смешанная с запахами шампуня и геля.
– Что? – переспросил Ларионов, не успев решить, не выпить ли сразу вторую рюмку.
– Спину мне потри, если нетрудно.
Сквозь марево свободы сверкнуло какое-то дежавю.
Он недавно вспоминал, как они мылись совместно – и вдруг сестра, словно подумав о том же самом, позвала к себе.
Ларионов прошел в коридор, открыл дверь.
В сверкающей ванне намывалась высокая белая женщина. Это была не жена и не одноразовая любовница, найденная на сайте знакомств, а родная сестра.
Она стояла спокойно, наливая на мочалку Еленин гель с ароматом папайи.
В ханжеском русском социуме, где веками говорили не то, что думают и делали не то, что хотят, было не принято видеть взрослую сестру обнаженной. Здесь даже посетители нудистских пляжей – куда немцы ходили и с родными и с семьями друзей – считались почти что маргиналами.
Русские привычки казались Ларионову чуждыми, но он все-таки остановился на пороге.
Он не мог понять, что сейчас происходит: откат в детство, или резкий скачок в нынешних взрослых отношениях.
Ясным было лишь одно: Ларионов знал, что нынешний вечер проведет вдвоем с сестрой, а ловлю женщин отложит на завтра.
– Как хорошо, что ты открыл дверь, – сказала она, не обратив внимания на его замешательство. – Не закрывай, пожалуйста, душно до смерти.
Конец ознакомительного фрагмента.