Внесите тела
Шрифт:
II
Господин иллюзий
Лондон, апрель – май 1536 г.
– Не желаете составить мне компанию?
– Зачем?
Леди Вустер одолевают сомнения.
– Угощу вас пирожными.
– Обожаю пирожные, – улыбается она.
– А вот и слуга.
– Этот юноша? – косится на Кристофа.
– Первым делом подай леди Вустер подушку, Кристоф.
Мягкая пуховая подушка вышита узором из цветов и соколов.
– Так гораздо лучше.
На сносях, руки покоятся на животе, как у Мадонны. Он проводит расследование в маленькой комнате, окна открыты навстречу сладостному весеннему воздуху. Господин секретарь рад любому, кто заглянет на огонек, любому, кого заметят на его пороге. Трудно устоять перед таким угощением. К тому же господин секретарь так любезен, так предупредителен.
– Кристоф, передай даме салфетку, а сам ступай проветрись. И дверь за собой закрой.
Леди Вустер – Элизабет – подается вперед и шепчет:
– Господин секретарь, мне так тяжко!
– Неудивительно, – он показывает рукой, – в вашем-то положении. Королева завидует?
– Не отпускает меня ни на шаг, по делу и без дела. Каждый день спрашивает, как я. Нельзя пожелать госпожи участливее. – Однако в тоне графини сомнение. – Лучше бы мне вернуться домой, в поместье. Всяк при дворе норовит меня уколоть.
– Думаете, слухи распускает королева?
– Больше некому.
Поговаривают, что ребенок леди Вустер – не от мужа. Кто-то зол на нее, решил подшутить или злословит от скуки. Благородный брат графини, придворный Антони Брауни, ворвался в ее покои призвать сестру к ответу.
– Я велела ему убираться. Чем я хуже остальных?
Разделяя ее возмущение, творожное суфле дрожит в тестяной скорлупке.
– Давайте по порядку, – хмурится он. – Ваша семья недовольна тем, что пошли слухи, или тем, что они правдивы?
Леди Вустер прикладывает салфетку к губам.
– Хотите, чтобы я исповедалась? За пирожное?
– Позвольте мне помочь вам. У вашего мужа есть причины гневаться?
– Вы же знаете мужчин! Им только дай позлиться. Не могут по пальцам сосчитать!
– Стало быть, ребенок от графа?
– Если родится здоровый мальчик, муж признает его. – Пирожное мешает графине сосредоточиться. – Что это белое? Миндальный крем?
Антони Брауни приходится сводным братом Фицуильяму. (Все эти люди состоят друг с другом в родстве. Хорошо хоть кардинал дал ему схему, которую он прилежно дополняет после каждой свадьбы.) Фицуильям, Брауни и оскорбленный граф шепчутся по углам. Разберитесь, Сухарь, просит Фицуильям, мне не по силам – какой дьявол вселился во фрейлин?
– Еще и долги, – говорит он. – Вам не позавидуешь, миледи. Вы кругом должны. На что вы тратитесь? Вокруг короля столько блестящих юношей, таких остроумных и влюбчивых, всегда готовых прославить в стихах красоту прекрасной дамы. Вы платите за лесть?
– Не за лесть, за комплименты.
– Вам незачем платить за комплименты.
– Господин секретарь известен своим галантным обхождением с дамами, – замечает графиня, облизывая пальцы. – Но вы же знаете свет! Не сомневаюсь, если вы напишете поэму, то не забудете приложить счет.
Он смеется:
– Вы правы. Я ценю свое время, но неужто ваши обожатели так расчетливы?
– Знали бы вы, сколько у них забот! – Графиня вонзает зубки в засахаренную фиалку. – Не понимаю, почему юность называют праздной? Эти юноши трудятся от зари до зари, зарабатывая положение при дворе. Они не станут прикладывать счет, но не откажутся от броши на шляпу, позолоченных пуговиц или нового камзола.
Он вспоминает разодетого Марка Смитона.
– Королева тоже платит?
– Мы называем это покровительством, не платой.
– Хорошо, пусть так.
Господи Иисусе, думает он про себя, выходит, мужчина может содержать шлюху и именовать себя ее покровителем. Леди Вустер роняет изюминки на стол, и ему хочется подобрать их и скормить графине. Вероятно, она не станет возражать.
– Случалось ли королеве оказывать покровительство наедине?
– Наедине? Почем мне знать?
Он кивает. Похоже на теннис – и это мастерский удар.
– Когда королева оказывает покровительство, что на ней надето?
– Мне не случалось заставать ее голой.
– А ваши юные льстецы, им случалось?
– Меня там не было.
– Двери были заперты?
– Двери часто бывают заперты.
– Вы готовы повторить это в суде?
Она слизывает капельку крема.
– Про двери? А что здесь такого?
– Что вы потребуете в уплату?
Он улыбается, не сводит взгляда с ее лица.
– Я побаиваюсь мужа. Из-за долгов. Он ничего не знает, умоляю… молчите.
– Пришлите мне ваших кредиторов. На будущее, если захотите еще комплиментов, обращайтесь в банк Кромвеля. Мы славимся уступчивостью и щедростью и дорожим клиентами.
Она кладет салфетку на стол, подбирает последние лепестки примулы с творожного суфле и направляется к двери. Неожиданно останавливается, мнет юбку.
– Король хочет избавиться от нее? Но разве запертая дверь – достаточный повод? Я не желаю королеве зла.
Она начинает понимать по крайней мере кое-что. Жена Цезаря вне подозрений. Недоверие погубит королеву, a крохи правды погубят еще вернее. Не понадобится даже простыня с липкими следами Фрэнсиса Уэстона или другого рифмоплета.
– Да забудьте вы о ней, – говорит он. – Возможно недоразумение. Как в вашем случае. Не сомневайтесь, граф будет доволен, когда родится дитя.