Внезапная смерть игрока (часть сб.)
Шрифт:
Эльжбета вылила содержимое бокала в раковину и затем тщательно промыла и раковину и бокал, сначала водой, а потом каким-то раствором и опять водой. Лишь после этого насухо вытерла бокал и поставила на прежнее место в сервант.
– А не удастся ли нам найти тот бокал, из которого пил доцент?
– Его бокал выпал тогда у него из руки на ковер, но не разбился. Потом кто-то поставил его на столик. Утром, придя немного в себя, я убрала комнату и помыла посуду. Я ведь не знала, что Лехнович отравлен, и как все думала, что это был сердечный приступ. Однако хорошо, что вы меня надоумили – надо на всякий случай тщательно промыть
– Может быть, передать всю посуду в наш отдел криминалистики? Там и выявят бокал, из которого пил Лехнович.
– Ничего не имею против, но зачем? Ведь и без того известно, что Лехнович умер в результате отравления цианистым калием, а бокал ему подавала я.
– Надо позвонить полковнику. Пусть он решает.
Немирох разделил точку зрения Войцеховской и даже не выразил никакого неудовольствия по поводу проведения ею на месте эксперимента с цианистым калием. Но оставшийся порошок распорядился послать на экспертизу.
– Я сейчас чувствую себя уже лучше, и, если необходимы мои повторные показания, мне хотелось бы побыстрее выполнить эту формальность. Могу я прийти к вам в управление завтра утром? – вопросительно взглянула на поручика Войцеховская.
– Хорошо, будем вас ждать. Если вас не затруднит – в десять часов.
В управление Межеевский вернулся лишь к четырем часам дня. Здесь ему сообщили, что его разыскивал инженер Закшевский и просил позвонить. К счастью, поручик еще застал его в институте. Договорились о встрече опять в «Данусе».
– Вечно ты все путаешь, – встретил поручика Закшевский.
– Что ты имеешь в виду?
– Изобретение нового полимера, о котором ты говорил.
– Что именно я путаю? Нет такого изобретения?
– Изобретение есть. Но Лехнович никакого отношения к нему не имеет.
– Откуда у тебя такая уверенность?
– Я же тебе говорил, что наш институт полимерами в настоящее время не занимается. В центре внимания у нас гидрогенизация угля.
– А что это такое?
– Как, ты не знаешь, что такое гидрогенизация угля? – совершенно искренне удивился Закшевский. – Гидрогенизация угля – это получение из угля жидкого топлива. В том числе и бензина. Над усовершенствованием и повышением рентабельности технологических процессов в этой области сейчас работает весь мир. Запасов угля на земном шаре хватит на тысячи лет, а нефти – едва на десятки.
– Ладно, давай, однако, вернемся к нашим баранам, то бишь к полимерам…
– Этими проблемами занимаются Институт полимеров и Варшавский политехнический. В Политехническом действительно сейчас работают над новыми полимерами и, похоже, получают очень обнадеживающие и даже сенсационные результаты. Но Лехнович здесь абсолютно ни при чем. Вероятнее всего, он даже не знает об этих работах.
– А кто их ведет?
– Автором открытия, а говорить можно, судя по всему, не просто о каком-то усовершенствовании технологического процесса, а об открытии принципиально нового семейства полимеров, является крупнейший в нашей стране специалист в этой области профессор Зигмунт Войцеховский. Естественно, он работает не один, а с целым штатом сотрудников различных степеней и ученых рангов, начиная с доцентов и кончая лаборантами со средним образованием.
– На какой стадии находится это изобретение?
– Откуда мне знать. Таких вещей не оглашают, ими не похваляются. Лабораторные исследования, говорят, прошли успешно. Но до заводских испытаний и промышленного производства – путь далекий. Сколько еще на этом пути может встретиться препятствий.
Закшевский взглянул на часы и заторопился.
– Ну, старик, я уже опаздываю. Через пятнадцать минут мой поезд. В другой раз ставь вопросы поточнее и не морочь зря людям голову.
Когда на следующий день поручик доложил шефу о разговоре с Закшевским, тот, к его удивлению, никак на это не отреагировал. Зато похвалил Межеевского за приглашение Эльжбеты Войцеховской к десяти утра.
– Это ты хорошо сделал, – проговорил полковник. – Такая очередность встреч с нашими подопечными меня устраивает.
Ровно в десять снизу, от дежурного, доложили, что явилась гражданка Эльжбета Войцеховская. Полковник попросил проводить ее к нему. Встретил он ее приветливо, вышел из-за стола, поцеловал руку и усадил, но не на стул у своего стола, а в кресло возле низкого овального столика в углу. Затем попросил свою секретаршу, пани Кристину, принести три кофе.
Такой прием Войцеховскую явно удивил. Ей запомнилась последняя встреча, когда полковник почти кричал на всех свидетелей событий на Президентской улице.
– Как вы себя чувствуете? – участливо осведомился полковник. – Я слышал, вы очень тяжело пережили эту трагическую историю.
– Я все еще ее переживаю и никак не могу смириться с мыслью, что в моем доме совершено убийство. Когда умирает человек у тебя в доме – это страшный удар. Трудно смириться с ужасной мыслью, что среди друзей нашего дома скрывается убийца!
– Доцента Лехновича ваши друзья не очень-то жаловали, – заметил полковник. – Скорее, наоборот.
– Вы правы, многие не только его не любили, но даже ненавидели.
– Скажите, отчего вы так настойчиво приглашали Лехновича к себе в субботу? Вы ведь прекрасно знали об отношении к нему ваших друзей, знали, что Потурицкого и Ясенчака буквально трясет при одном имени Лехновича.
– Это не совсем так. Я отнюдь не настаивала на приглашении Стаха. Как вы, вероятно, знаете, Лехнович причинил моему мужу немало неприятностей. Да и мне тоже. Еще в бытность мою студенткой последнего курса, когда я выходила замуж за Зигмунта, Лехнович распространял не очень этичные шуточки по поводу разницы между нами в годах, вроде таких, например: «Старый дед покупает себе молодую телку». Я не скрывала, да и сейчас не скрываю, что была без памяти влюблена в профессора, а мои однокурсницы даже посмеивались надо мной. Это чувство к мужу сохранилось у меня и поныне. Я счастлива и горжусь, что стала женой такого человека. Все остальное для меня не имеет значения.
– Я вас прекрасно понимаю, – сказал полковник, целуя пани Войцеховской руку.
– Наши отношения с Лехновичем, естественно, ухудшились. Позже мы вообще прекратили с ним знакомство, а ему пришлось даже уйти из института. Но, надо сказать, Зигмунт всегда питал некоторую слабость к Лехновичу и даже после его ухода из института продолжал интересоваться его научной карьерой. Примерно полгода назад Лехнович сделал вдруг неожиданный шаг: он явился в институт и публично в присутствии ректора попросил у мужа прощения. Пришел он и к нам домой с двадцатью четырьмя розами, чуть ли не на коленях умолял меня простить его. В это же время он всюду, где только представлялась возможность, стал курить фимиам Зигмунту, не забывая при этом и моей скромной персоны.