Внук Персея. Сын хромого Алкея

Олди Генри Лайон

«…удача моего отца. Неуязвимость. Победа. Промахнувшееся копье. Стрела, убивающая других. Меч, лишенный силы…»

Голос Комето звучал так ясно, словно дочь Крыла Народа,

предавшая отца, стояла рядом, в двух шагах. Амфитрион едва не стряхнул волос, как ядовитую гадину. Вот сейчас Посейдоново наследство прожжет ладонь насквозь! Нет, почудилось. От златой нити исходило слабое тепло. Плащ в дороге; уют родного очага. Как волос оказался у него? Он ведь не взял дар Комето…

«…я уговорю его стать твоим. Он чует нашу кровь…»

Кровь дочери Птерелая на обломках меча? Кровь на его руках? Кровь, которую еще только предстоит пролить? Амфитрион вздрогнул. Он не хотел знать, какая же кровь — наша. Налетев со спины, ветер попытался выхватить драгоценный подарок, и волос вспыхнул от гнева. Ветер ударил, промахнулся, еще раз ударил, столкнув с края утеса мелкую осыпь — и в испуге умчался прочь. Окаменев, Амфитрион смотрел на свою ладонь, которую пересекала

новая, чудесная линия жизни. Хмурился, закусив губу. Порез под глазом вновь открылся. Одинокая, багряная слеза ползла по щеке к углу рта. Когда солнце без остатка исчезло за небокраем, сын Алкея шагнул к обрыву. Помедлил мгновение, прощаясь с чем-то, ушедшим навсегда, протянул руку к морю, грозя пучине кулаком — и разжал пальцы. Охристая искра сверкнула в сумерках. С радостью пса, ухватившего вожделенную кость, ветер поймал добычу, закружил — и, не удержав, швырнул в темень волн. Трепещущая дорожка легла от берега Кефаллении к далеким скалам Пелопоннеса, окрасившись вместо киновари светлым янтарем.

— Я не проклятый! — раскатилось над немым морем, под низкими небесами. — У меня все хорошо! Я возвращаюсь домой! У меня родятся дети! У меня все будет хорошо-о-о!

Море и небо молчали.

Два выхода из многих тупиков, сказал прорицатель.

Да, это мое имя.