Внук сотника
Шрифт:
Мать безмолвно добавила четвертую ложку, дед ограничился своим любимым «Кхе!», а Немой, как и всегда, остался совершенно невозмутим.
– Жуй, Минька, – бодро напутствовал племянника Лавр – да подумай: что бы еще такого полезного придумать. К деду не ходи, а давай сразу ко мне, вместе помудрим.
– Но-но, мудрецы! – Деду такой подход явно не понравился. – Что, думаете, я совсем из ума выжил?
– Ну что ты, батюшка! – сразу пошел на попятный Лавр. – Просто не хочу тебя от дела попусту отвлекать, вдруг не получится ничего. Атак мы попробуем, если что выйдет, сразу тебе покажем.
– «Попусту, попусту»… Да помню я, что он про эту штуку
– Да кто ж про виноватость говорит? Батюшка, мы же со всем уважением…
– Говорить не говорил, но подумал! С уважением они… Михайла, а ты и впрямь еще чего-то выдумал?
«Сказать про самострел? Нет, дед явно ждет чего-нибудь по хозяйству. Вообще-то Лавр прав: деда из дискуссий надо исключать – творческой жилки в нем ни на грош, а консерватизма – выше крыши. А Лавра интересует не столько результат, сколько процесс творчества, хотя и результат – тоже дело важное. Прав был Александр Сергеевич: „Нас мало избранных – счастливцев праздных, пренебрегающих презренной пользой“. Продам-ка я деду улей, а с Лавром потом займемся».
– Выдумал, деда, для пчел.
– Что – для пчел?
– Домик, я уже и делать начал, но пока не закончил.
– Что ж им, плохо в колодах живется?
– Им-то, наверно, хорошо, но я про тебя думал. Чтобы удобнее было и чтобы деревья из лесу не таскать.
– Тогда давай доедай, и пойдем, покажешь. Где он у тебя?
В принцип устройства улья дед «въехал» почти сразу. Несколько раз вытащил и вставил рамки, снял и поставил крышку, потом выдал резюме:
– Лавруха, вместе с Михайлой, как только докосим на тех полянах, быстро доделываете эту штуку, первую же семью, какая вылетит, селим сюда!
«Наконец-то можно будет денъ-два провести с дядькой Лавром, без дедова пригляда, и потолковать о… Стоит ли начинать сразу с самострела? Может быть, сначала лучше заинтересовать дядьку чем-то, что его по-настоящему увлечет? Какую-нибудь механическую штуку, над которой надо будет покорпеть. Проведем вместе достаточно много времени, совместное творчество всегда сближает. Тогда легче будет уговорить его на модернизацию самострела. Если все сделаю правильно, он просто-напросто воспримет это как еще одну интересную техническую задачу».
Через несколько дней, помогая Лавру доделывать улей, Мишка начал осуществлять свой план соблазнения изобретателя-самоучки.
– Дядя Лавр, я вообще-то давеча о другом рассказать хотел, но деду это неинтересно будет, он не дослушает и запретит. Я конную косилку придумал.
– Конную? Это как же?
Мишка притащил макет, сделанный из щепочек и воска.
– Вот передок от телеги. От того колеса, на котором едем, крутится другое колесо. К нему прикрепляется вот эта штука, вроде как гребень, и он ходит туда-сюда. А второй такой же гребень – неподвижный. Трава попадает между зубьями и срезается.
– Интересно… Сам придумал?
– Да где ж такое увидишь?
– Это ж надо будет как-то сделать, чтоб второе колесо быстро крутилось… Зубья должны плотно прилегать, а то траву только мять будет, а не резать… железа много уйдет, или гребень сделать дубовый, а только зубья железные? Все равно как-то надо, чтобы все одинаковыми получились…
Дядька Лавр забыл все на свете, ушел в иной, недоступный окружающим мир, и в этом своем мире он был по-настоящему счастлив. Мишка даже почувствовал себя лишним, нахально подглядывающим за чем-то интимным.
Дальше дни полетели, как в угаре. Близнецы были безжалостно отправлены пасти скотину, дед ковырялся на пасеке в одиночку, а Мишка с Лавром засели в кузнице. Спорили, ругались, радовались удачным решениям, начисто забыв о разнице в возрасте и каждый раз с удивлением обнаруживая, что день уже закончился и кого-то из малышей присылают за ними уже в третий раз, потому что на столе уже все остыло.
Первое испытание закончилось полным провалом: конструкции просто не хватило прочности, и она развалилась. О чем, о чем, а о сопромате Мишка знал только то, что студенты называют этот предмет «сопромуть». Потом выяснилось, что зубья надо делать из более прочного материала. Единственный металл нужного качества, имеющийся в наличии, был оружейной сталью. Лавр почесал в затылке, поскреб в бороде, высказался в том смысле, что дед его непременно убьет, и вытащил из телеги с железным ломом четыре зазубренных, без рукояток (видимо, трофейных) меча.
Приемку аппарата дед проводил чрезвычайно дотошно. Сначала он пытался идти рядом с косилкой, потом, поняв, что на деревяшке не успевает, уселся верхом, но сверху было плохо видно и он, свешиваясь с седла, доигрался до резкого прилива крови к голове, чуть не потеряв сознание. В конце концов дед уселся на косилку сам, но поминутно соскакивал, то проверяя высоту стерни, остающейся после прохода зубьев, то выясняя, насколько успешно новая техника справляется с разными видами трав.
Часа за два дед вымотался до полной потери сил сам и довел до белого каления всех остальных участников испытаний, включая лошадей. В качестве заключения приемной комиссии Лавру и Мишке был сделан выговор за то, что такая полезная вещь не была ими изготовлена до начала сенокоса. Предложение Мишки попробовать сделать еще и конные грабли положения не спасло, а, наоборот, усугубило. Думать об этом, оказывается, нужно было еще зимой. Окончательно добив окружающих предложением измыслить конную ложку, которая сама бы прыгала в рот, дед удалился к любимым пчелам.
Немой, не вступая в дискуссии, повел лошадей на водопой, а Лавр, не сходя с места, втянул Мишку в обсуждение конструкции конных грабель. Впереди замаячила перспектива создания мастерской по изготовлению и ремонту сельхозтехники. А уж в такой-то мастерской наладить производство самострелов… в конце концов, Генри Форд тоже начинал с мастерской по ремонту велосипедов, а чем, собственно, Лавр хуже Генри?
Увы, конные грабли так и остались недоделанными – жена Лавра Татьяна родила ребенка. Раньше срока и мертвого. Мать, сама успешно произведшая на свет пятерых, помогала ей, чем могла, вся семья не спала всю ночь, прислушиваясь к стонам роженицы. Дед громко читал молитвы и обещал пожертвовать сельской церкви пуд воска. На результат родов все это никак не повлияло.
Из Лавра словно вынули душу. Целыми днями он сидел в кузнице, бездумно перебирая железки, на обращенные к нему вопросы отвечал односложно или вообще не отвечал. Попытка деда поговорить с ним, начавшаяся с ласковых слов и утешений, постепенно перешла в крик и ругань, да так и закончилась. Понять его горе, конечно, было можно: Татьяна родила мертвого младенца уже второй раз, а еще один его ребенок, которому не исполнилось и месяца, умер во время предыдущей эпидемии. Но вот то, что он за два дня так ни разу и не подошел к лежавшей после тяжелых родов жене, Мишку откровенно покоробило.