Внук золотого короля
Шрифт:
Оба они пристально смотрели на Клейменого, потом удивленно переглянулись между собой.
Между тем Клейменый надел башмаки и штаны и собирался надевать рубашку. Впрочем, с этим он не торопился, ибо уж очень хорошо грело июльское солнышко.
Бритый человек вылез из автомобиля и пошел к нему.
Клейменый с удивлением вдруг увидал перед собой высокого и так прекрасно одетого человека. Башмаки у него были малиновые, остроносые, с какими-то особыми необыкновенными шнуровками.
Клейменый хотел поскорее надеть рубашку, но тот остановил
— Мальчик, как тебя зофут? — спросил он с иностранным акцентом.
— Меня? Я Володька... Владимир Лазарев.
— Ти кто?
— Я? Да никто... так... в школе учусь.
— У тебя есть папа, мама?
— Мама есть, а папа помер. Есть отчим...
— От... отцим. Гм... Тебе сколько лет?
— Пятнадцать...
— Ти?..
Бритый человек хотел что-то сказать, но задумался.
— Ти... хочешь быть...
Он опять задумался. Потом вдруг спросил:
— А кто твой от... отчий?
— Отчим? Да он в общем сортировщик... Материи сортирует.
— Ты бедный?
Клейменый недоуменно повел носом.
— Теперь какие же богачи! Вот, с голоду не умер.
— Я хочит знать, где ти живешь.
— Да вон там... В Лесном... пятый номер дом.
Незнакомец вынул из кармана чудесную зеленую записную книжку и каким-то необыкновенным карандашиком записал адрес.
— А вам все это на что? — с некоторым смущением решился спросить Володя.
— Ти не пойся. Я тебе не шелаю зло. О, нет! Я добрый.
Он как-то не очень искренно улыбнулся и потрепал Володю по плечу. Рука у него была худая и длинная, но твердая как железо.
Затем он повернулся и пошел к автомобилю.
Володя видел, как, сев в него, он что-то горячо стал говорить своему спутнику.
Машина тронулась. Бритый человек помахал Володе рукою в знак прощания.
Володя постарался как можно любезнее кивнуть головою.
Блестящий вид автомобиля и его седоков поразил его.
— Ну и ну! — пробормотал он. — Заграничные граждане.
Васька, исподлобья наблюдавший издалека всю эту сцену, видимо, томился любопытством.
— Володька, — крикнул он, с осторожностью подходя, — давай мириться! Это кто ж такой был?
Володя почувствовал, что момент его полного торжества наступил.
Он засунул руки в карманы, подергал носом и сказал с самым равнодушным видом.
— Так это... человек один знакомый.
И, доконав этим ответом Ваську, отправился домой, раздумывая об удивительной встрече, а в особенности о поразившей его записной книжке.
«Вот бы мне такую!» — думал он.
II. Домашний очаг
Идя домой, Володя невольно все больше и больше замедлял шаги.
Дома его не ждало ничего хорошего, и ему всегда хотелось по возможности оттянуть момент своего возвращения. Отчим ненавидел Володю, а мать была добрая, но такая бесхарактерная женщина, что никак не могла заступиться за сына. Да она и боялась своего мужа, который не только ругал ее с утра до вечера, но даже иногда пускал в ход кулаки. Володя не раз думал о том, как бы удрать из дому, а главное — куда удрать. Но вопрос этот был неразрешим.
Приключение с иностранцами улетучивалось из памяти, чем ближе Володя подходил к дому. Когда он дошел наконец до двери и позвонил три раза, он уже не мог ни о чем думать, кроме как о предстоящем свидании с отчимом. Тот, наверное, напустится на него за то, что Володя опоздал к обеду. Сам отчим хотя и не отличался аккуратностью, но от других требовал ее с необыкновенным ожесточением.
Отпер один из жильцов (они жили в густо заселенной квартире большого кирпичного дома); его отчим и мать сидели за столом и обедали.
— Ну, вот и твой дармоед пришел, — сказал отчим, злобно поглядев на Володю. — Нахулиганился вдоволь, теперь пожрать надо. Житье!
Он был человек лет тридцати пяти, с глупым лицом, напоминающим слегка злую собачью морду. Звали его Петр Иванович Улиткин.
Володина мать, робкая и смирная женщина, с некоторой тоской поглядела на Володю и покачала головой.
— Все опаздываешь.
— А что ж ему не опаздывать! Знает, что все равно ему жрать дадут. Дармоед и есть дармоед.
— Вы не волнуйтесь, — сказал Володя, — я есть не буду.
— Как так не будешь?
— А вот очень даже просто.
— Это что ж, ты мне, что ли, в пику?.. Вот, мол, подыхаю с голоду... Так, что ли?
— Не так, а вот не буду есть. Не хочу.
— А я тебе говорю: ешь!
— Не желаю!
— Ешь, сукин сын!
Володя ничего не ответил, а взяв с подоконника потрепанную книжку, принялся читать.
— А, ты так!
Петр Иванович вскочил, вырвал у него из рук книжку и швырнул ее в окно.
Володя побледнел и сжал кулаки, но мать, словно догадавшись о его намерениях, встала между ними.
— Что ты, Петя? — сказала она мужу. — Тебе вредно волноваться.
— Да уж загонит меня в гроб твое отродье. Ну... ешь.
Володя сделал движение к двери.
— Куда?
— Книжку-то надо поднять.
Мать махнула рукой.
— Я схожу. Ты уж садись.
Она вышла.
Володя, нахмурившись, сел за стол и взял ложку. Но есть ему было противно, хотя и хотелось после купания.
— Его, верзилу, кормят, одевают, обувают, — сказал Петр Иванович, — а он еще сцены закатывает... Приводит в раздражение. Да ведь мне стоит слово сказать, и духу твоего здесь не будет... Я и тебе и матери твоей благодетель. Дармоед... Ученый какой. Школу кончать...